Ознакомительная версия.
Джейн весело болтала, пытаясь спровоцировать его на спор, но Эндер не попадался на ее приманку. Священники не должны увидеть, как он шевелит губами. Очень многие католики считали имплантацию терминала святотатством, попыткой улучшить тело, которое Господь создал совершенным.
– Скольких священников может содержать эта община, Эндер? – задумчиво спросила Джейн.
Эндеру очень хотелось огрызнуться, ведь она уже наверняка посмотрела в записи и узнала точное количество. Джейн очень нравилось раздражать его в те минуты, когда он не мог ей ответить или даже признать, что с ним вообще разговаривают.
– Трутни, которые даже не размножаются. Они не совокупляются и, согласно теории эволюции, давно должны были вымереть.
Конечно, она знала, что священники выполняют половину административной работы в городе. Эндер составлял свой ответ, словно мог произнести его вслух. Если бы здесь не было священников, правительству, торговцам или гильдиям пришлось бы поднатужиться и принять на себя это бремя. В обществе всегда образуется некая жесткая иерархия, консервативная сила, которая охраняет личность, в этом суть общины, несмотря на происходящие со временем изменения. Если в обществе нет ортодоксов, оно неизбежно рассыпается и исчезает. Сильное влияние ортодоксов раздражает, но они необходимы обществу. Валентина писала об этом в своей книге о Занзибаре. Она сравнивала класс священнослужителей со скелетом…
Желая показать, что она может угадать его возражения, даже когда он молчит, Джейн подкинула ему цитату. Словно в насмешку, она воспользовалась голосом Валентины (конечно, она сохранила записи, чтобы мучить его).
– «Кости твердые, сами по себе они кажутся мертвыми, окаменевшими, однако, именно укрепляясь в скелете, опираясь на него, тело получает возможность осуществлять все движения жизни».
Голос Валентины причинил ему куда больше боли, чем он ожидал, намного больше, чем рассчитывала Джейн. Он замедлил шаги, поняв вдруг, что это отсутствие сестры заставило его так остро ощущать враждебность священников. Он дергал кальвинистского льва за гриву в его собственном логове, ходил босиком по раскаленным углям ислама, в Киото фанатики-синтоисты угрожали ему смертью. Но Валентина всегда была рядом, жила в том же городе, дышала тем же воздухом. Она желала ему удачи, когда он уходил, а когда возвращался после очередного столкновения, вкладывала смысл даже в его ошибки, выкраивала для него кусочек победы даже в поражении. «Я покинул ее всего десять дней назад и теперь наконец почувствовал, как мне ее не хватает».
– Мне кажется, налево, – сказала Джейн. Теперь она, к счастью, говорила собственным голосом. – Монастырь стоит на западном склоне холма. Оттуда можно увидеть Станцию Зенадорес.
Он прошел мимо факульдаде, где ребята с двенадцати лет изучали серьезные науки. А дальше, словно лежа в засаде, прижималось к земле здание монастыря. Разница между собором и монастырем заставила Эндера улыбнуться. Фильос столь решительно отказывались от величия, что это было даже несколько оскорбительно. Неудивительно, что иерархи их терпеть не могут. Даже монастырский сад штурмовал церковные устои – все, кроме огорода, поросло сорняками и нестриженой травой.
Аббата, естественно, зовут Дом Кристан. Если бы аббатом была женщина, ее звали бы Дона Криста. На этой планете одна escola baixa[27] и один faculdade[28], а потому хватало одного завуча. Просто и элегантно – муж хозяйничает в аббатстве, а жена управляет школами. Все дела ордена решает супружеская пара. Эндер еще в самом начале говорил Сан-Анжело, что это верх гордыни, а никакое не смирение – то, что руководителей монастырей и школ зовут «Господин Христианин» и «Госпожа Христианка». Монахи дерзко присваивают себе титул, который принадлежит всем последователям Христа. Сан-Анжело только улыбнулся в ответ, – конечно, он именно это и имел в виду. Он был безгранично дерзок в своем смирении – одна из причин, по которой Эндер любил его.
Дом Кристан вышел из ворот, чтобы встретить гостя, вместо того чтобы дожидаться его в своем escritorio[29], – члены ордена обязаны причинять себе неудобства для пользы тех, кому они служат.
– Голос Эндрю! – воскликнул он.
– Дом Цефейро! – откликнулся Эндер. Цефейро, то есть жнец, – так называли аббата внутри ордена, школьных завучей – Арадорес (пахарями), а монахов-преподавателей – Семеадорес (сеятелями).
Цефейро улыбнулся, заметив, как ловко увернулся Голос от употребления официального титула «Дом Кристан». Он знал, насколько это помогало управлять людьми – требование, чтобы к Детям обращались по их титулам и самодельным именам. Как говорил Сан-Анжело: «Когда они называют вас вашим титулом, то признают, что вы – христиане. А когда они называют вас по имени, то творят молитву». Дом Кристан обнял Эндера за плечи, улыбнулся и сказал:
– Да, я Цефейро. А что такое вы – нашествие сорной травы?
– Пытаюсь стать плевелом.
– Берегитесь тогда, ибо хозяин урожая спалит вас вместе с соломой.
– Я знаю, все мы на волосок от проклятия, но не надейтесь принудить меня к покаянию.
– Покаянием занимаются священники. Мы просвещаем разум. Хорошо, что вы пришли.
– Спасибо, что вы меня пригласили. Я вынужден был пуститься на грубый шантаж, чтобы заставить окружающих вообще разговаривать со мной.
Цефейро, разумеется, понимал, что Голос знает: приглашение пришло только потому, что он вовремя пригрозил инквизицией. Но брат Амай предпочитал создавать дружескую атмосферу.
– Скажите, это правда? Вы действительно знали Сан-Анжело? Вы тот, кто Говорил о его смерти?
Эндер взмахнул рукой в сторону высоких сорняков, вымахавших выше ограды.
– Он был бы доволен беспорядком в вашем саду. Ему нравилось провоцировать кардинала Аквилу. Без сомнения, ваш епископ Перегрино каждый раз морщится от омерзения, когда видит эти заросли.
Дом Кристан подмигнул Эндеру:
– Вы знаете слишком много наших секретов. Если мы поможем найти ответы на ваши вопросы, вы уйдете?
– У вас есть надежда. С тех пор как я стал Голосом, я не жил на одном месте дольше полутора лет, кроме Рейкьявика на Трондхейме.
– Ах, если б вы могли обещать не задерживаться и у нас! Я прошу не для себя, я забочусь о спокойствии тех, кто носит рясу потяжелее.
Эндер дал ему единственный из возможных искренних ответов, который немного успокоит епископа:
– Обещаю, что, если найду место, на котором захочу осесть, сложу с себя обязанности Голоса и стану обычным гражданином.
– Ну, в таком городе, как наш, стать гражданином – значит перейти в католичество.
– Много лет назад Сан-Анжело заставил меня поклясться, что, если я решу принять религию, это будет его вера.
– Почему-то мне не кажется, что у вас есть искренние религиозные убеждения.
– Это потому, что у меня их нет.
Дом Кристан рассмеялся с видом «мне-то лучше знать» и настоял на экскурсии по монастырю и школам. Эндер не возражал, ибо ему самому было интересно, как развились идеи Сан-Анжело за столетия, прошедшие с его смерти. Школы выглядели вполне прилично, уровень обучения оказался высоким. Когда Цефейро наконец привел его в монастырь, в маленькую келью, которую делил со своей женой Арадорой, уже опустились сумерки.
Дона Криста сидела за терминалом и разрабатывала серию грамматических упражнений. Они подождали, пока она не закончит.
Дом Кристан представил ей Говорящего.
– Но ему трудно называть меня Дом Кристан.
– Как и епископу, – ответила его жена. – Мое полное имя Детестай о Пекадо э Фазей о Дирейту. – («Возненавидь зло и делай дела праведные», – перевел Эндер.) – Имя моего мужа прекрасно сокращается: Амай – возлюби. Правда, мило? Но мое? Можете себе представить, как приятель кричит вам через улицу: «Эй, Детестай!» – (Все рассмеялись.) – Любовь и Ненависть – вот кто мы, муж и жена. Как вы станете звать меня, если имя Христианка слишком хорошо для меня?
Эндер всмотрелся в ее лицо. Первые морщины; критически настроенный наблюдатель мог бы сказать, что она стареет. Но в уголках губ жил постоянный затаенный смех, а в глазах было столько жизни, что она казалась молодой, много моложе Эндера.
– Я бы дал вам имя Белеза, «прекрасная», но ваш муж возомнит, что я с вами флиртую.
– Нет, просто станет называть меня Беладонной – от красоты до отравы всего одна маленькая злая шутка. Не так ли, Дом Кристан?
– Мой долг – поддерживать твое смирение.
– А мой – хранить твое целомудрие, – отозвалась она.
После этой реплики Эндер просто не мог не бросить беглый взгляд на две кровати.
– О, еще один, кому любопытен наш целомудренный брак, – заметил Цефейро.
– Нет, – покачал головой Эндер. – Но я вспомнил, что Сан-Анжело настаивал, чтобы муж и жена спали в одной постели.
– Мы, к сожалению, можем делать это только в том случае, если один спит днем, а другой ночью, – вздохнула Арадора.
Ознакомительная версия.
