Хардин слушал флегматично, руки его спокойно лежали на коленях, в то время как только что коронованный король забился в самый темный угол и нещадно теребил рукав своего вышитого золотом одеяния. Даже солдаты потеряли свою невозмутимость, которая является достоинством военных, и, стоя линией у двери с атомными бластерами наготове, украдкой подглядывали на телевизор.
Лефкин говорил неохотно, делая промежутки между фразами, как будто ожидая подсказки. Голос его звучал хрипло:
— Космический флот Анакреона… узнав о своей миссии… и отказываясь быть орудием… возвращается на Анакреон… и диктует следующий ультиматум… тем богохульникам, грешникам… которые осмеливаются использовать грешную силу… против Основания… источника всех благословений… и против Галактического Духа… Немедленно прекратить все военные действия против… истинной веры… и гарантируйте это, чтобы успокоить наш флот… представленный нашим Главным Жрецом, Тео Апоратом… что такая война никогда не произойдет в будущем и что, — тут последовала долгая пауза, — и что бывший принц-регент Венис… будет заключен в тюрьму и судим духовным судом… за его преступления. В противном случае, Королевский космический флот по возвращении на Анакреон… сметет дворец с лица земли… чтобы уничтожить гнездо грешников… и протон насильников… над человеческими душами, которые они обрекают на вечные муки.
С полупридушенным рыданием голос умолк, и телевизионный экран потемнел.
Пальцы Хардина быстро нашарили кнопку сбоку атомной лампочки, и ее свет померк, пока король, регент и солдаты не остались лишь смутными контурами в темноте. И тогда можно было заметить, что Хардина окружает аура.
Это не был тот сверкающий свет, который является прерогативой короля — он был и менее театрален и менее впечатляющ, но он был в своем роде более эффективным и куда более полезным.
Голос Хардина был мягок и ироничен, когда он обратился к тому самому Венису, который всего лишь час назад объявил его военнопленным, а Терминус на грани разрушения, и который сейчас превратился в тень, сломленную и молчаливую.
— На свете есть такая старая сказка, — сказал Хардин, — такая же старая, как само человечество, потому что ее самые старые записи тоже являются перепечаткой с еще более отдаленных по времени записей. Думаю, эта сказка может заинтересовать вас. Ее расказывают так:
«Лошадь, у которой волк был самым могущественным и страшным врагом, жила в постоянном страхе за свою жизнь. Когда она совсем уже было отчаялась, ей пришло в голову найти себе сильного союзника. И она пришла к человеку и предложила ему союз, заметив, что ведь волк является также врагом и человеку. Человек сразу же согласился и предложил ей немедленно убить волка, если только его новый партнер предоставит ему в распоряжение свои быстрые ноги. Лошадь была очень довольна и позволила человеку надеть на себя седло и уздечку. Человек вскочил на нее верхом, выследил волка и убил его. Лошадь, радостная и успокоенная, поблагодарила человека и сказала: „Теперь, когда наш враг умер сними с меня седло и уздечку и верни мне свободу“, на что человек рассмеялся и ответил: „Вперед, кобылка!“ и вонзил в нее шпоры».
Наступила тишина. Тень, которая была Венисом, не шевелилась.
Хардин спокойно продолжал:
— Я надеюсь, вы видите аналогию. В своем жадном стремлении навеки закрепить свою власть над народом, короли Четырех Королевств приняли науку, как религию, которая делала их священными. И эта самая наука стала их седлом и уздечкой, потому что она передала жизненные силы атомной энергии в руки священников, которые повиновались, заметьте, не вашим, а нашим приказам. Вы убили волка, но не смогли избавиться от че…
Венис вскочил на ноги. Глаза его в темноте сверкали. Голос его был хрипл и несвязен.
— И все-таки ты от меня никуда не уйдешь! Никуда не денешься! Ты сгинешь в могиле. Пусть они разрушат дворец. Пусть все разрушат! От меня не уйдешь! Солдаты! — истерически закричал он. — Стреляйте в этого дьявола! Убейте его! Убейте!
Хардин повернулся вместе со стулом лицом к солдатам и улыбнулся. Один из них прицелился в него из бластера, потом опустил. Другой даже не шелохнулся. Сальвор Хардин, улыбаясь, смотрел на них. И вся мощь Анакреона превратилась в пыль.
Венис выкрикнул ругательство и подскочил к ближайшему солдату. Он с бешенством выхватил бластер из его рук, направил его на Хардина, который не шевельнулся, и нажал на курок.
Непрерывный белый луч уперся в силовое поле, окружающее мэра Терминуса, и, безвредно зашипел, нейтрализуясь. Венис еще сильнее нажал на курок и безумно расхохотался.
Хардин продолжал улыбаться, и его силовое поле-аура стало чуть ярче, впитывая энергию атомного луча. В своем углу Леопольд закрыл лицо руками и застонал.
Внезапно с воплем отчаяния Венис изменил свою цель и, вновь нажав на курок, свалился на пол уже обезглавленным.
Хардин поморщился и пробормотал:
— Туда ему и дорога.
Помещение, где стоял сейф Сэлдона, было переполнено. Людей было куда больше, чем мест, и они стояли по стенкам в три ряда.
Сальвор Хардин сравнил количество посетителей в этот раз и тогда, тридцать лет назад, когда Хари Сэлдон появился впервые. Тогда их было только шестеро: пятеро старых Энциклопедистов, давно умерших, и он сам, молодой упрямый мэр. Это был тот самый день, когда он с помощью Иоганна Ли взял власть в свои руки.
Сейчас все было не так, абсолютно не так. Каждый член Совета ожидал появления Сэлдона. Он сам еще был мэром, но теперь уже могущественным и, в связи с последними событиями на Анакреоне, популярным. Вернувшись на Терминус с новостями о смерти Вениса и с новым договором, подписанным дрожащим Леопольдом, он был встречен ликующими приветствиями и выражением полного доверия со стороны Совета. Когда за этим последовали аналогичные договоры с каждым из трех королевств, договоры, которые давали Основанию власть, навсегда предотвращающую даже попытки нападения, как в случае с Анакреоном, факельные процессии были проведены по каждой улице Терминуса. Даже имя Хари Сэлдона никогда так громко не произносилось.
Губы Хардина искривились. Такая популярность была у него и после первого кризиса.
На другом конце комнаты Сэф Сермак и Льюис Борт о чем-то оживленно совещались, и текущие события, казалось, совсем не выбили их из колеи. Они присоединились к большинству, выразившему Хардину свое доверие, произнесли речи, в которых публично признали, что они были не правы, красиво извинились за некоторые резкие фразы, произнесенные ими ранее в дебатах, мягко объяснили, что все их ошибки происходили из того, что они прислушивались к мнению своих сердец — и немедленно после этого начали новую компанию своей партии Действия.
