– Он настоящий бунтовщик, – проговорил начальник полиции над ухом губернатора.
Тот пожал плечами:
– Почему? Пусть себе болтает… О демократической и независимой Японии пишут во всех наших газетах, даже в правительственных. А то, что он называет американцев убийцами… Какое нам дело? Или вы, господин начальник полиции, так уж преданы американцам?
– Нет, но…
– Мы с вами – японцы, господин начальник, – внушительно сказал губернатор. – Не будем мешать нашим соотечественникам выражать справедливую скорбь.
Маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы.
– Но ведь от этаких выступлений недалеко и до красной пропаганды!
– А это уже другое дело. Тут надо быть начеку. Тогда вы…
На возвышении появилась маленькая женщина в мокром белом одеянии. Губернатор читал на ее худом, землистом от горя лице всю историю страшных для нее последних недель. Она провела рукой по глазам, глубоко вздохнула и заговорила тоненьким голосом:
– Дорогие земляки и друзья! Вы все знаете, мой муж был честный рыбак и хороший человек. Он никому не причинял зла. И вот его убили. Убили те же самые люди, которые сбросили на нашу страну атомные бомбы. Тогда они сожгли и искалечили много людей. Теперь они придумали еще одну бомбу, и жертвой ее опять оказалась Япония. Смертоносная пыль, «пепел Бикини» отнял у меня мужа и изувечил его товарищей. И я вас спрашиваю: зачем все эти мучения, зачем эти жертвы, когда мы, наши семьи могли жить спокойно и счастливо?.. Ненавижу, ненавижу… эти атомные бомбы, атомные болезни, тех, кто их создает! Нужно остановить их! Помешать им, чтобы мой муж был последним убитым…
В мертвой тишине, наступившей после того, как Ацуко Кубосава, трясясь от рыданий, сошла с помоста, губернатор услыхал за спиной у себя какую-то возню. Он оглянулся. Начальник полиции старался вырвать из рук молодого пария в брезентовом плаще пачку листовок. Ни тот ни другой не произносили ни звука. Губернатор повелительным движением руки остановил полицейского.
– Дайте мне, – сказал он.
Парень, бледный от волнения, протянул ему листок. В нем было написано: «Долой водородную бомбу! Долой правительство Иосида, превращающее Японию в атомный полигон! Долой американцев из Японии! Подписывайтесь под воззванием о запрещении атомного и водородного оружия!»
– Кто вы такой? – строго спросил губернатор.
– Студент.
– Зачем вы здесь? Разве рыбаки Коидзу не разберутся в своих делах без вас?
– Это дело не только рыбаков Коидзу. Это дело всей Японии. И если вы японец, вы подпишете воззвание.
Губернатор медленно смял листовку и швырнул ее под ноги.
– Убирайтесь-ка поживее отсюда, молодой человек, – сказал он, – и не попадайтесь мне больше на глаза.
Студент попятился и исчез в толпе. Начальник полиции покосился ему вслед и сказал с раздражением:
– Я бы его взял в кутузку и продержал бы там на прошлогодней соленой треске с месяц!.. Этих столичных смутьянов нельзя подпускать к провинции и на пушечный выстрел.
– Что делать, – вздохнул губернатор. – В наше время иногда приходится быть либералом. Впрочем, лучше пусть болтают, чем стреляют. Я в этом убежден, господин начальник полиции.
«Губернатор стал идеалистом… или сошел с ума». Начальник полиции недоумевал. В этот момент на помосте появилось новое лицо.
– Американец? – пробормотал кто-то растерянно. – Вот наглец!
Раздались насмешливые и возмущенные крики. Но американец не смутился. Вертя в руках лист бумаги, он терпеливо ждал. Понемногу шум утих.
– Господа! – начал американец. – Я – советник американского посольства Грэхэм Корн. Прежде всего разрешите мне выразить от своего имени, от имени моего правительства и от имени моего народа глубокое и искреннее соболезнование по случаю безвременной кончины Кубосава-сан…
Он говорил по-японски чисто, почти без акцента, и это немного примирило слушателей с ним.
– Весь мир, все люди доброй воли скорбят вместе с вами, объятые жалостью к осиротевшей семье покойного. Нет слов, какими можно было бы смягчить эту тяжелую утрату. Американское правительство сделало все возможное, для того чтобы спасти Кубосава-сан. Лучшие доктора…
Американцу не следовало бы говорить об этом. – Знаем мы американских докторов! – закричали в толпе.
– Почем на черном рынке ампула пенициллина?
– Долой водородные бомбы!
– Долой испытания!
– Не хотим больше слушать! Убирайся вон! Советник посольства давно уже исчез с помоста, а народ все никак не мог успокоиться. Начальник полиции смотрел на губернатора вопрошающими глазами.
Губернатор беззвучно смеялся, положив руку ему на плечо:
– Нет, что ни говорите, а Ямато-тамасий, дух Японии, еще жив в нашем народе.
На помост, тяжело дыша, вскарабкался новый оратор. Он был в дешевом европейском костюме и мягкой шляпе.
– Друзья! – крикнул он. – Я только что из Токио. Американцы не приняли нашу делегацию. Они ссылаются на то, что сегодня воскресенье. Они не желают слушать нас!
Тысячи сжатых кулаков поднялись над морем голов.
– А вот вам позавчерашняя газета с сообщением о смерти Кубосава-сан… – Человек в европейском костюме развернул мокрый газетный лист. – Вот на этой стороне фото траурной процессии у Первого национального госпиталя… Видите? – Он перевернул страницу. – А вот другое фото: премьер Иосида улыбается американским газетчикам… Позор!
Он стоял, выпрямившись, размахивая обеими руками, словно дирижируя, а многотысячная толпа, скандируя, кричала хором, хлопая в такт в ладоши:
– До-лой бом-бу! До-лой Иоси-да!
– До-лой.бом-бу! До-лой Иоси-да! Губернатор хитро подмигнул вконец обалдевшему полицейскому и направился к машине.
Медленно и важно стучали огромные стенные часы. Тихо шелестел настольный вентилятор. По потолку весело прыгали солнечные зайчики от воды в сифоне. Адмирал Брэйв тихонько застонал и уронил голову на руки. Вот чем все это кончилось! Что будет завтра? «Вы не сумели должным образом организовать операцию. Вы не обеспечили лояльность японской прессы. Вы не смогли предпринять нужные меры по лечению рыбаков. Вы опозорили Америку. Вы… вы… вы… не сумели, прозевали… не оказались на высоте…» Боже мой! Боже мой! Как будто это он один виноват во всем! Ну, разумеется, козел отпущения необходим, он должен быть найден. Но почему именно он. адмирал Брэйв, должен стать этим козлом отпущения! Господи, зачем только ему было соваться в эту историю Предчувствия не обманывали его – ведь когда ему предложили возглавить операцию, какой-то внутренний голос настойчиво шептал: «Не соглашайся, не соглашайся…» Проклятое честолюбие!.. Все казалось таким простым и ясным. Немного хлопот, эффектный фейерверк – и слава, ордена, деньги, положение… Ведь теперь его могут просто взять и выставить из штаба, выбросить, словно сломанную куклу… Но нет, это не так просто! Во-первых, он слишком много знает… Кроме того, в штабе у него есть доброжелатели: за него замолвят словечко. Самое плохое, что может случиться, – это увольнение на пенсию. Все-таки у него есть заслуги, да и вообще… Нет, нельзя позволять себе так распускаться! Нервы, нервы… Проклятые японцы!..
