Покинув диспетчерскую, Егор вышел в коридор, рассеянно дернул себя за ухо. Заглядывая в комнаты, двинулся по станции. Тишина, казавшаяся до этого момента прекрасной, начинала настораживать. Он был здесь один, и это откровенно нервировало. И потом — куда подевалась Мальвина? Успела проснуться и вышла с песиком погулять?
— Эй! — позвал он. — Есть тут кто-нибудь?
Голос одиноко скользнул по пустым коридорам, не породив ни малейшего отклика. Тревожное чувство кисельными щупальцами огладило сердце. Черт!.. Не то это место, чтобы так просто выходить наружу. Во-первых, летучие мыши, во-вторых, аллигаторы, а в-третьих… В третьих, после замкнутого пространства выходить на открытое — тоже небезопасно. Для глаз, для психики. Горожане, попадавшие в края заснеженных гор, помнится, даже слепли в первые дни. Отказывали глазные дилататоры и сфинктеры, хрусталик и радужка сочились беспрерывной слезой. Так и тут. Мало ли что бывает!
Натянув плащ и проверяюще цапнув в кармане рукоять Павлова подарка, Егор быстро сбежал вниз, вышел под дождь. Моросило в привычном ритме. Во всяком случае бывало и хуже. Повертев головой, он двинул в обход здания. Свернув за угол, на секунду задержался. Отсюда открывался вид на двойку разбегающихся вдаль мостов. Видимость была всего-то метров сто и, облокотившись о перила, Егор разглядел плещущие далеко внизу свинцовые волны. Его величество Океан сумрачно играл глянцевыми мускулами. Чудовище, умудрившееся в пару лет скушать планету, словно добрую котлетку.
Егор прошел чуть дальше, миновал подвальчик с убитым аллигатором. Здесь на небольшой площадке поблескивала россыпь автоматных гильз, в беспорядке лежали мешки с песком. Бывшая баррикада пуритов. Здесь и пахло, казалось, чем-то дымным и кислым, хотя пахнуть, конечно, не могло. Все ароматы прибивал дождь. Единственный и главный запах знаменовал собой запах близкого океана…
На мгновение ему показалось, что он слышит голоса. Егор хотел крикнуть, но почему-то не стал этого делать — должно быть, повиновался внутренней подсказке. Миновав разбросанные мешки, пересек железнодорожный путь с трансформаторными насквозь проржавевшими коробками, по канатному переходу перебежал на смежное направление. Отсюда, кажется, и атаковали волонтеры брата. Огромный мост фантастической эстакадой плавно спускался в воду, чем-то напоминая корабельные стапели. Справа обломками гигантской зуба из океана торчали остатки взорванной опоры, а чуть дальше угадывалось какое-то шевеление. Дождь не позволял рассмотреть подробности, но без того было ясно, что происходит нечто скверное. На ходу выхватывая пистолет, Егор бросился бежать. Оскальзываясь на мокрых шпалах, пару раз приложился коленями к бетону. Сердце выпрыгнуло из груди, воробьем затрепыхалось у самого горла. Он наконец-то разглядел смотрителя.
Стоя на четвереньках у самого края моста, Лукич что-то шипел сквозь зубы и время от времени бил рукой куда-то вниз. Слуха Егора коснулся детский полувсхлип.
— Эй! Ты… Ты что делаешь! — Егор задыхался. Ноги цепляли мокрые бока шпал, он едва не падал. Бородатое лицо смотрителя глянуло испуганно, и уже по бегающим старческим глазкам стало ясно, что предчувствия Егора не обманули.
— Чего ты, Егорша!.. Упала она. Подскользнулась и упала. Сама…
— Упала? — багровая пелена заволакла взор, из черно-белого мир стремительно перекрашивался в бурые тона. Бывают такие мгновения, когда в самом деле посещает прозрение. Есть, верно, в мире настоящие инсайты, если даже глаза простых смертных способны приоткрыться. Егор не нуждался в объяснениях. Все и без того было понятно. Палец притопил спуск, глушитель превратил выстрел в невинный хлопок.
— За что? — Лукич медленно прижал руку к груди и отворил рот. Он словно хотел что-то еще сказать и не мог. Глаза его мертвели и выцветали, теряя последний старческий блеск. Из уголка губ выполз багровый червячок, пробным вагончиком пустил вниз по подбородку масляную капельку. Так и не отняв рук от груди, смотритель упал лицом вперед, ударившись лбом о рельсину, и именно этот удар, глухой и отчетливый, яснее ясного убедил в том, что старик мертв. Суетливо перешагнув через тело, Егор сунулся головой меж ограждающих прутьев и испуганно содрогнулся.
Мальвина висела, побелевшими пальцами вцепившись в стальную балку. На костяшках кожа была сорвана, — видимо, смотритель бил по рукам. Качнувшись вперед, Егор ухватил девочку за кисти, сцепив зубы, потянул вверх. Что-то треснуло в спине, от напряжения на миг помутилось в голове. Подумалось, что руки не выдержат, и Мальвину, которую не сумел утопить старик, утопит он. Эта паническая мысль, наверное, и заставила удержать девочку на весу. Немного помогла сама Мальвина, ногами дотянувшись до клепанного железа, встав на край балки. Тяжело дыша и крепко обнявшись, они так и застыли на мосту — по разные стороны перил. Когда наконец вернулась возможность говорить, Мальвина подняла заплаканное лицо и горько сообщила:
— Альбатрос упал. В воду…
— Ничего, успокойся. Все теперь позади, — шепнул Егор, хотя ничего позади не было. Славный песик, конечно, уже переваривался в акульих желудках, и еще одной горькой складочки воспоминаний было не избежать.
— Пошли, — он помог девочке перебраться через перила. Руки у него дрожали. Мальвина продолжала тихонько всхлипывать, и Егор неловко погладил ее по мокрой голове. Возле лежащего у рельсов старика, они не задержались.
* * *
Крушение произошло ночью.
Мальвина, по счастью, не проснулась, а Егор, схватив пистолет, выскочил наружу. Даже не видя картины случившегося, он уже знал, что стряслось. Зло отмахнулся от впившейся коготками в грудь летучей мыши, обогнул пост и, оскальзываясь на шпалах, бросился бежать по главному пути.
Первопричины его мало интересовали. Возможно, получилось то, о чем рассказывал Ван Клебен, а может, и что похуже. Но так или иначе ЭТО произошло.
Вряд ли он мог что-нибудь рассмотреть, но по грохоту и лязгу рвущегося металла, по тому, как дрожит под ногами рельсовый путь, становилось ясно, что это самое настоящее крушение. Где-то не очень далеко гнулись опоры, огромная махина моста заваливалась на сторону, и с пушечным гулом сталкивались летящие на скорости вагоны, в толчее добивая друг дружку, сминая в кровавую гармонь сотни купе и коридорных пролетов. Железная искромсанная каша уходила на дно океана, и вспомнились слова Марата о дюжине составов и сорока тысячах человеческих жизней.
Егор не видел крови, не слышал да и не мог слышать криков умирающих, но одно понимание того, что всего в трех-четырех километрах от поста на стыке сходящихся в станционный узел мостов погибают люди, заставило сердце болезненно сжиматься. Плечо теребили зубки вгрызающейся в ткань перепончатокрылой твари, но Егор ее не замечал. Воображение рисовало то, чего не видели глаза, и кипучий адреналин шампанным хмелем бил в виски, заставлял разгоняться в сумасшедшем ритме незримых барабанщиков.