И все путешествие потеряло смысл для Андрея. Несколько часов назад у него было на этой планете два друга — Жан и Белогурочка. Теперь не осталось ни одного.
* * *
Зачем-то Андрей старался разбить витрину и освободить Жана. Занятие оказалось бессмысленным: даже если бы Андрей витрину разбил, он ничем не смог бы помочь другу.
Смерть Жана была горем, положение его — в банке, напоказ — унизительным. Нагота Жана — нагота мало занимающегося спортом, очень цивилизованного человека — была нескромной.
Потом Андрей спохватился — нет ничего глупей, чем пустая трата времени. Кончится тем, что сам угодишь в банку. И он пошел прочь, не оглядываясь. Распухшие пятки глухо стучали по камню.
Он должен вырваться отсюда, уйти из этой проклятой котловины и вернуться к людям. Октин Хаш лишь жалкая марионетка в руках ведьм. Какие они, к черту, ведьмы! Это замаскированные, спрятанные под темными тогами, холодные и расчетливые вивисекторы, умы далекие, пришлые здесь… Если бы найти ответы на все вопросы, Галактика стала бы проста и благодушна. Ты достигаешь понимания на одном уровне, ты бьешься за него только затем, чтобы за следующим поворотом увидеть человека, стоящего на голове. Почему вы стоите на голове? — спрашиваешь ты невинно. Ведь у тебя дома люди не стоят на голове. Этот же человек, не меняя позы, выпускает в тебя смертельный луч, потому что ты оскорбил его своим вопросом. Это лишь модель непонимания — практика его, главного врага человечества, настолько сложна, что ни один компьютер в Галактике не даст ответа на вопросы, которые нельзя сформулировать.
За музеем, в котором стояла витрина с Жаном, начинался длинный широкий коридор. Вместо стен в нем тянулись металлические шкафы пятиметровой высоты. Освещен коридор был паршиво — редкие пятна света горели в потолке. Андрей поймал себя на том, что бежит трусцой, устало и мелко. Дыхание его, сбитое, порывистое, слишком громко летит по коридору. Он заставил себя идти медленнее, потом остановился, прислушиваясь. И тогда услышал шаги. Неуверенные, осторожные. Андрей вжался в стену шкафа, готовый метнуться обратно.
Из коридора вышла человеческая фигура. Человек был гол, судя по прическе, он принадлежал к стае Октина Хаша.
Напасть первым?
Человек увидел Андрея и пошел быстрее. Тогда Андрей побежал назад. Бежать было трудно — распухшие ноги скользили по каменному полу. К тому же Андрей не мог заставить себя испугаться. Им овладела апатия, рухнувшая на него, когда он увидел то, что осталось от Жана. Андрей обернулся. Голый дикарь бежал за ним. Андрей свернул обратно в зал музея — там можно скрыться среди витрин. Впереди поднялась витрина с телом Жана…
— Андрей! — услышал он. — Андрей, это же вы, я вас узнал!
Слова относились к нему, и произнести их было некому, кроме человека, что преследовал его.
Андрей остановился.
— Андрей, вы меня не узнаете? Это я, Жан!
* * *
Андрея охватил ужас. Один Жан, мертвый, стоял совсем близко. Второй, живой и запыхавшийся, подбегал сзади.
— Да вы что! — закричал на него Андрей.
От злобного тона Андрея Жан остановился.
— Я не понимаю, — сказал он. — Что-нибудь еще произошло? Я что-то не так сделал?
— Вопрос не о том, что вы сделали, — сказал Андрей, не двигаясь с места. — Вопрос в том, что с вами сделали?
— Пока ничего, — сказал Жан.
— А это кто? — Андрей показал на тело Жана в витрине.
Жан подошел ближе. Андрей сделал шаг назад.
— Ну и глупо я выгляжу, — сказал Жан. — У вас нет какой-нибудь тряпки прикрыть чресла? Очень неприлично, а понимаешь только со стороны. — Собственное раздвоение Жана не удивило.
— Да я не об этом! Это ваше тело?
— Это отличная голограмма, — сказал Жан. — Если бы я не знал, что я здесь, решил бы, что я — там.
— Понимаю. Но зачем им снимать с вас голограмму и выставлять здесь? Они же имеют вас во плоти.
— Я вам скажу, Андрей, это удивительное достижение. Когда они делали, я любовался. Вы думаете, это просто голограмма? Это кочан капусты — миллион голограмм по слоям моего тела, — оно все закодировано там, до последней клетки. Это совершенный памятник мне. Завтра утром меня отдадут колдуну, и его воины кинут меня акуле. Вы видели, какая тут в озере живет акула?
— Видел.
— Я погибну, а у них останется точная моя копия.
— Пойдемте отсюда, — сказал Андрей. — Поговорим там, снаружи. Они могут в любой момент хватиться.
Уже прошел двойной шок — от встречи с мертвым Жаном и от перехода к Жану живому. Надо было действовать.
— Они не хватятся, — сказал Жан. — Они спят.
Все же они пошли прочь из музейного зала — соседство с копией Жана было неприятно обоим.
— Кто эти ведьмы?
— Не знаю, — сказал Жан.
— Вы с ними не говорили?
— Говорил. И немало. Но с невнятными результатами.
Они вновь вышли в коридор.
— Есть другой путь наверх? Или надо возвращаться через этот проклятый музей?
— Меня через музей не проводили.
— Вы так и не сказали, зачем они это делают?
— Андрей, вы задаете слишком много вопросов, — улыбнулся Жан. — Я сам многого не знаю. Делают они это… потому что так положено. Это ответ, который я сам получил. Им дают жертву, то есть пленника, лишь на время, на одну ночь. Считается, что они готовят ее к смерти. Но эта жертва — не их, она принадлежит стае. Они ее должны вернуть. Таков обычай.
— Это ничего не объясняет.
— Они меня привели в свою лабораторию.
— У ведьм лаборатория?
— Когда они меня туда привели, у меня как камень с души свалился. Значит, я не у дикарей, которые не знают пощады. Значит, здесь есть цивилизованные существа. Я гляжу на эти грязные старческие рожи и говорю им: поймите, тут недоразумение. Я попал сюда по ошибке. Но они так и не поверили, что я не дикарь…
Жан замедлил шаги.
— Хотите посмотреть на лабораторию?
— Вы уверены, что они не спохватятся?
— Загляните.
Жан открыл дверь в стене. Он тоже понял, каким образом открываются здесь двери. Каменная плита утонула в полу.
— Осторожнее, не ушибите макушку. Здесь у них неполадки с энергией, — сказал Жан. — Я спрашивал, чем они питаются. Они поняли меня буквально — будто я спрашивал о бутербродах.
— И что же ответили? — с интересом спросил Андрей.
— Что им не надо питаться. Они выше этого. Они ведьмы.
— Логично, — сказал Андрей, ступая в большое сводчатое помещение, тесно уставленное приборами, назначения которых не угадаешь. — Они сами со всем этим управлялись?
— Вполне профессионально.
