— Однако, — сказал Мин, — этот вопрос еще не решен окончательно. Сегодня проводится референдум. И если большинство избирателей проголосует против, эксперимент проводиться не будет.
— О! — сказал Дункан.
— Что вы этим хотите сказать?
— Всего лишь невольное восклицание.
— Я удивлен, что вы до сих пор ничего не знали.
— Откуда? — спросил Дункан. — Я же приехал из Нью-Джерси. Сомневаюсь, что во всем штате найдется город, подходящий для эксперимента.
— Это ничего не значит. Новости шли по всей зоне. В конце концов, вы должны были видеть их в поезде, если больше негде.
— Я не видел.
Мин мягко улыбнулся, глаза его потемнели, и он наклонил свою бритую голову на массивной шее к лицу Дункана.
— Вы же не один из тех, кто игнорирует телевидение? Каждый гражданин обязан следить за тем, чтобы быть хорошо информированным.
— Я любовался пейзажами. Я в первый раз выехал за пределы Нью-Джерси. По правде говоря, я и от Нью-Арка-то отъезжал не дальше чем на десять миль.
Если бы Мин захотел проверить это, то получил бы из удостоверения личности Бивульфа те же данные. Хотя он, конечно, уже сделал это еще до того, как Дункан вошел в офис.
— Добро пожаловать в большой мир, Бивульф! Я могу называть тебя Эндрю? Все остальные имена — формальность. Я рад быть своим парнем любому жителю моего блока. Кем-то вроде отца.
— Зовите меня «Энди».
— Поскольку ты, как я вижу, мало знаешь о референдуме, то, я надеюсь, теперь подзубришь свои права. Пока что лидеров блоков ты выбирать еще не можешь, но в референдуме о надзоре участвовать правомочен.
— Обязательно проголосую, — пообещал Дункан. — Хоть у меня и очень много дел, которые нужно успеть сделать до того, как я завтра пойду на работу.
— Так иди и делай их! — Мин простер руку. — Удачи тебе, Энди, и будь счастлив здесь! Если возникнут проблемы — мой экран связи всегда для тебя открыт.
«Сногсшибаловка» находилась всего в полумиле ходьбы от квартиры Дункана (Бивульфа). Кабтаб (Вард) и Сник (Чандлер) жили еще ближе. Они встретились на пятачке (тридцать футов в длину и столько же в ширину) у входа в таверну. Было восемь вечера, и результаты предварительного опроса уже появились на уличных экранах. За ослабление надзора было подано 7 300 111 голосов. Около трех миллионов голосовали против. 3 200 001 вообще не приняли участия в голосовании. Люди выглядели пьяными от радости и теперь валили в таверну, чтобы выпить чего-нибудь посущественнее.
Внутри таверна представляла собой огромный зал, разделенный перегородками, наполовину не доходившими до потолка, на четыре отдельных помещения. В центре каждого сектора находилась стойка бара в форме четырехлистника, окруженная площадкой для танцев. Столики и кабинки теснились у стен. Там и сям стояли кадки с прекрасными синтетическими пималиями[16]. На стенах было полно экранов, транслирующих новости и различные шоу. То, что их звук был неразличим в общем гуле, не беспокоило абсолютно никого.
— Да они просто свихнулись от предвкушения свободы! — сказала Сник. — Свободы, о которой они и не подозревали, пока радикалы не ткнули их в нее носом!
Троица с трудом пробивалась сквозь толпу к столику у стены. Кабтаб, похоже, слов Пантеи не услышал, зато Дункан оказался достаточно близко к ней, чтобы шепнуть:
— Ты говоришь, как ганк.
— Нет. Я всего лишь рациональна. Разве это делает меня похожей на органика?
— Похоже, мы заняли последний свободный столик, — сказал Кабтаб, когда они сели.
Дункан взглянул на стенной экран:
— Еще двадцать минут.
Падре наклонился к Дункану и прошептал, почти касаясь губами его уха:
— Ты думаешь, она придет? Это чертовски неудобное место, чтобы говорить о подрывной деятельности. Приходится орать, чтобы себя услышать.
— Это самое лучшее место, — ответил Дункан. — Кто, к дьяволу, сможет нас подслушать?
Взмокшая и усталая официантка подошла к ним только через десять минут: «Простите, ребята, но сегодня здесь полный бедлам и бардак».
Сник заказала лайм, Кабтаб — пиво, а Дункан — бурбон. Официантка исчезла в ревущем водовороте толпы. Снова она появилась минут через десять, еще больше похожая на выжатый лимон. Она с усилием пробивалась к ним сквозь толпу и уже почти достигла своей цели, как вдруг споткнулась и рухнула вместе с подносом на их столик, обрызгав Сник и Кабтаба коньячно-пивным коктейлем. Что-то проворчав, она подняла поднос и вдруг неожиданно развернулась и со звоном обрушила его на голову мужчины, стоявшего позади. В качестве протеста и в доказательство своей невиновности мужчина размахнулся и ударил ее под ложечку. Кабтаб, взревев, вскочил со стула и обрушился на мужчину. В то же время на официантку, которая стояла на четвереньках, пытаясь отдышаться, с визгом налетела какая-то женщина.
После этого Дункан уже не пытался разобраться в происходящем — вся таверна словно взорвалась: мелькающие кулаки и ноги, оскаленные лица, боевые кличи и вопли о помощи. Дункан, как человек разумный и сообразительный (таких в таверне, впрочем, было немного), упал на четвереньки и пополз к стене. Достигнув ее, он опрокинул стол и прикрылся им, как щитом. Он предполагал, что Сник последует за ним. Но ее рядом не оказалось. Тогда он выглянул из-за края стола и был потрясен, увидев ее в самой гуще схватки: как раз в этот момент она резким ударом ребром ладони по шее отключила своего противника и занялась женщиной, запрыгнувшей ей на спину Мужчина немного покачался и свалился на стол Дункана, прижав его к стене и лишив обзора. За те несколько секунд, пока Дункан отпихивал тело и стол, оба его компаньона уже исчезли из поля зрения, лишь откуда-то издалека, перекрывая шум и грохот, слышался громоподобный глас падре, сыплющего ругательствами и оплеухами.
«А что бы делал в подобной ситуации Генрих Пятый? — вдруг подумал Дункан. — Наверное, он решился бы на отчаянную вылазку и заработал бы пару фингалов, разбитый нос, выбитые зубы, сотрясение мозга, отбитые почки и вывих позвоночника. А что бы делал Фальстаф? Он бы остался под прикрытием стола и обосновал бы свое малодушие как осмотрительность».
Дункан выбрал компромисс: он отпихнул стол и, тесно прижимаясь к стене, пополз к выходу. Если Сник и Кабтаб еще хоть что-то соображают, они тоже станут пробиваться наружу, потому что здесь очень скоро должна появиться свора органиков, вооруженных электропогонялками и парализующим туманом. Сначала они арестуют всех, кого найдут поблизости, а затем, чтобы отделить козлищ от агнцев, применят туман правды. И несмотря на то что закон требовал при допросах ограничиваться вопросами, связанными только с теми обстоятельствами и событиями, которые ставились в вину подозреваемому, органики нередко выходили за эти рамки. Но даже если все законы будут соблюдаться, Сник и Кабтаб, вдохнув туман правды, назовут свои подлинные имена, проверить их в банке данных — минутное дело. А дальше ниточка потянется и к Дункану.
