— Немного, — задумчиво кивнула Нава. — Никогда бы не подумала, что ты можешь мыслить так же, как Мать-Природа…
— Не только я, все люди — иначе бы мы не были ее детьми, — скромно заметил Кандид. — Можно было бы так и оставить эту… мысль… Но пока она слишком печальна… А я задумал мысль радостную и красивую, как ты… По крайней мере, когда-то… Сейчас ты стала построже, но и прекрасней.
— Нет-нет! Ты должен освободить меня от дерева! — потребовала Нава. — А то я задохнусь в нем! Мне и сейчас уже трудно дышать!
— Тогда верни мне… скульптуру и не мешай работать! Я же говорил, что еще не готово. Я хотел сначала освободить, потом показать тебе.
— Ты был прав, — протянула ему Нава странную деревяшку.
Кандид взял ее и внимательно рассмотрел.
— Да-а, символ, — покивал он. — Тебя-то я освобожу, но где тот скульптор, который освободит всех нас?.. Да и хотим ли мы этой свободы?.. Или задохнемся от ее избытка?..
— О чем ты, Кандид? — спросила Нава.
— Да так, — хмыкнул он. — Продолжение следует… Мужские забавы… Философские фантазии… Интеллектуальный секс…
— Опять не понимаю, — нахмурилась Нава.
— Так, — сказал Кандид, — если мы с тобой будем только философствовать, то я не смогу заняться твоим освобождением, — потряс он поленом. — Ты лучше опять встань на этот ствол. Мне надо на тебя смотреть, чтобы вырезать, а заодно и поболтаем. Теперь с тобой стало интересно разговаривать… подруга.
— С тобой тоже, — призналась Нава, заскочив на ствол.
— По крайней мере, теперь я знаю, кто я, и понимаю, хотя бы приблизительно, что происходит…
Он изучающе посмотрел на прекрасную натурщицу и коснулся скальпелем дерева.
Нава удовлетворенно вздохнула, увидев, как на его колени падают стружки.
— Так о чем ты говорил, Кандид? — напомнила Нава. Ей, в самом деле, было интересно разговаривать с ним. Это было похоже на общение с Матерью-Природой там, в Городе, во время Одержания, где она все время узнавала что-то новое и имела возможность задавать вопросы. Там — мысленно, здесь — вслух. Может, и с подругами интересно, но что-то ее удерживало от общения с ними. Две встречи с матерью не слишком вдохновляли. Скорей всего, у них наиболее популярен язык приказов. Да и какой еще язык может быть у тех, кто выполняет чью-то волю, хотя бы и Матери-Природы?.. Но возможно, она и несправедлива к ним.
— Что тебя интересует — проблема свободы или мужские забавы? — попытался уточнить Кандид.
— И то, и другое непонятно — поэтому интересует все, — ответила Нава.
— Ну, тогда начну с «мужских забав», поскольку вопрос проще. Хотя, может, и не проще, но не стоит в него углубляться… хм… ввиду исторической бесперспективности вашими стараниями… Вообще-то, это была отчасти шутка, чтобы уйти от серьезного разговора о свободе. Тем не менее, я имел в виду мнение одного психолога, утверждавшего, что неистраченная сексуальная энергия… ну, ты понимаешь — энергия общения мужчины и женщины как особей биологического вида… так вот, она будто бы находит себе выход в творчестве — поэзия, музыка, живопись, скульптура… Кто какой талант имеет. Грубо говоря, когда мужики не козлы (это вам, подругам, понятней), тогда они творцы… или алкоголики… А чаще и то, и другое.
— А женщины? — поинтересовалась Нава.
— Случается такое и с женщинами, но у них есть еще материнство… Но, вообще, как я успел заметить в прошлой жизни, поэтессы отличаются повышенной сексуальностью.
— Поэтессы?
— Женщины, которые пишут стихи, — объяснил Кандид.
— У нас таких нет, — вздохнула Нава. — Так ты взялся за эту… скульптуру, потому что у тебя неистрачена сексуальная энергия?..
Голос Навы звучал совершенно невинно, то есть строго, по-деловому.
— Ну, ты даешь! — немного покраснел Кандид. — Нельзя же так… прямолинейно.
— Почему нельзя? — удивилась Нава.
— Да потому что не так непосредственно все это происходит… А может, и вообще, не так. Это просто мнение одного человека…
— А почему ты покраснел?
— Мы краснеем, когда смущаемся… Ты меня смутила.
— Чем это? — удивилась Нава.
— Концентрацией внимания на моих сексуальных проблемах, — пробурчал Кандид.
— Тебе стыдно, что ты мужчина? — продолжала удивляться Нава. — Что тут такого. Ты же не виноват, что таким родился. И вообще…
— Я всегда тоже так думал, что, если природа создала меня мужчиной, то я должен выполнять свои функции так, чтобы женщинам было приятно, чтобы доставлять им радость…
— Ну и как, получалось? — заинтересовалась Нава.
— У меня не слишком большой опыт, — пожал плечами Кандид. — Старался… Это у них надо спрашивать… И вообще, не задавай мне таких вопросов! — смешался он вконец.
— Опять смущаешься, — улыбнулась Нава. — И чего ты смущаешься, если сам говоришь, Мать-Природа создала тебя мужчиной?
— А потому что для вас, подруг, мужчина — средоточие мерзости! — воскликнул он. — А ты — подруга.
— Верно, — подумав, согласилась Нава, — я — подруга… Но я вовсе не считаю мужчину средоточием мерзости. Это глупо. Все равно, что обвинять дерево в том, что оно деревянное. Но, как мне призналась мама, когда встретила после Одержания, у многих подруг есть личные основания для такого мнения… Наверное, не у всех, но есть… Ты считаешь, что это ошибка, что такого не может быть?
Кандид помолчал, аккуратно действуя скальпелем. Разговор получался слишком эмоциональным, и он опасался испортить работу.
— Нет, Нава, не считаю, — признался он. — Я всегда поражался, как много в нас, мужиках, такого, о чем вслух сказать стыдно. Особенно, в мыслях… В действиях это проявляется редко, хотя бывает, но в мыслях… Мы, действительно, очень часто и очень сильно — козлы. Но при этом надо помнить, что козел — существо безгрешное… Ну, может, запах его не всем ласкает обоняние. Не нравится — не нюхай. Но никому и в голову не придет обвинять козла в том, что он козел… И мужчина, пока он мужчина, тоже безгрешен, но когда он — козел… Только, мне кажется, в вашем презрении к мужчинам есть один очень важный психологический момент: для того, чтобы уничтожить половину человечества, надо очень сильно убедить себя, что это правильно, справедливо, необходимо… Надо заставить себя искренне и глубоко возненавидеть эту приговоренную на заклание половину… Иначе с ума можно сойти… Своим презрением к нам вы защищаете свою психику… И козел вам в этом — первый помощник… Знаешь, Нава, мне кажется, нет женщины, которая имела бы основания назвать меня козлом… Возможно, я слишком самонадеян, но я старался…
— Я знаю, — ободряюще улыбнулась Нава. — Я и маме сказала, что ты не козел. И любой подруге скажу, чтобы не смела так тебя называть!.. А ты не смущайся больше. Твое смущение мешает нам нормально общаться… Не забывай, что я не бесполое существо, которого действительно можно было бы стесняться, а двуполое.
