– Не умничай! – сказал Второй.
Я боялся, что он добавит мне ногой, но он бить не стал, подошел к бомбе, что-то на ней нажал, переключил со щелчком.
– Трое суток, – сказал он Первому. – Людей успеют эвакуировать, если что.
– А меня? – спросил я, отплевавшись от песка. – Я ведь точно всем расскажу, где бомба.
– А тебя мы убьем. Или ты нам скажешь, где тут ближайшая Чудесная поляна…
– Волшебная, придурок.
– Хорошо, пусть волшебная. Мы тебя отведем туда и оставим привязанного. Умрешь счастливым.
– Хорошая идея, – не мог я не согласиться.
Смерть легкая, даже приятная.
– Значит, так, – деловито сказал Второй. – Бомбу я взвел, так что, если Шар не выполнит твоего условия…
– Желания, придурок. Желания! Это государства выполняют или нет условия террористов, а Шар может исполнить желание. И не какое-нибудь, а только выстраданное, затаенное, может, даже не осознанное. Ты попросишь, чтобы зона исчезла, а она станет только больше. Другие появятся по всему миру. Понятно?
– А хоть желания, хоть условия, какая разница? Даже если мы оттуда, от Шара, не вернемся, то бомба все равно рванет. Ты сказал, сколько до Шара?
– Я сказал, что он за холмом. И все. А до него – метров пятьдесят.
– А у нас в радиусе километра температура достигнет пяти тысяч градусов, – радостно сообщил Второй. – Земля, камни, граниты, базальты в радиусе пятисот метров частично испарятся, частично расплавятся… Шару лучше выполнить желание и убраться куда-нибудь в другое место.
– Пойдем, – сказал Первый глухо.
– Нет уж, он – с нами. Он не полезет же в ловушку типа Волшебной поляны?
– А почему не полезу? Вы же все равно меня…
– Нет, ты не до конца все понял. Отключить бомбу нельзя. Только если Шар выполнит наше желание, ты останешься жив. Ты ведь хочешь жить?
– Хочу.
– Тогда пошли. Обнимемся – и пошли. – Второй поднял меня с земли, обнял левой за талию, как родного.
– Только ты особо не прижимайся, – попросил я. – Я не по этим делам…
– Я тоже, не бойся. – Второй подмигнул мне левым глазом. – Пошли…
И мы пошли.
До вершины холма было всего двадцать шагов. За ним – карьер. Старый, заброшенный карьер. В глубине – старый экскаватор, а за ним – Шар.
Второй присвистнул потрясенно и, кажется, чуть не выронил пистолет. Первый вздохнул.
– Вперед, господа! – театрально вскричал Второй, взмахивая оружием.
Ему наверняка жутко хотелось выпустить в воздух весь магазин, но он решил не портить торжественность момента.
Мы спустились с холма, песок осыпался под нашими ногами, ветер принес откуда-то перекати-поле, оно ударилось в мои ноги и покатилось вперед, как футбольный мяч.
Старый экскаватор стоял поперек карьера. Лапа с ковшом стояла, как арка, как ворота перед волшебной страной. Пройдешь сквозь них и окажешься в чудесном мире, в котором возможно все, даже счастье…
Мои клиенты вначале ничего не заметили, а потом уже было поздно.
Легкое дрожание воздуха возле проржавевшей гусеницы экскаватора вдруг метнулось к нам, облапило, сжало…
Второй закричал, тонко, пронзительно… Его напарник рухнул в песок, со стоном выдохнув воздух. Мерцание не отпускало их, пульсировало, наливалось молочным светом и становилось прозрачным, почти невидимым.
Парни не знали, что такое счастье возможно. Они даже представить себе не могли, что это чувство может быть настолько сильным, настолько всепоглощающим. Они кричали и выли, катались в песке, захлебываясь смехом и слезами. Это длилось всего полминуты. Это всегда длится полминуты. Ровно, ни больше ни меньше.
– Наручники снимите, – сказал я.
Второй молча встал на колени, достал из кармана ключ. Я повернулся к нему спиной и подождал, пока он расстегнет наручники.
– Что дальше? – спросил Первый, поднимаясь с песка.
– Вон Шар, – сказал я. – Можешь пойти, потрогать. Он теплый даже зимой.
– Забавно, – сказал Первый. – А он и на самом деле исполняет желания?
– Конечно. Только ты сейчас можешь у него что-то попросить? Есть идеи?
Первого качнуло, я удержал его на ногах.
– Даже не знаю… – пробормотал он. – Представить себе не могу…
– Еще чуть-чуть сильнее – и смерть, – сказал Второй, все еще стоя на коленях.
– Вы готовы уничтожить это? – спросил я.
Второй встал, отряхнулся от песка и пошел обратно, к озеру. Мы с Первым двинулись следом.
– Знаешь, – сказал Первый, когда они поднялись на холм, – а я вспомнил. Я вспомнил, когда мне было почти так же хорошо… Когда я был почти так же счастлив…
– Я – когда Илона согласилась пойти со мной на выпускной, – сказал Второй. – И когда мы таки добили ту проблему, помнишь – два года назад? Почти так же… Почти так же было…
– А у меня впервые такое было, когда отец вернулся живым с войны. И когда мать выздоровела после аварии, впервые открыла глаза. А потом… потом, когда мы все-таки решили ту проблему два года назад. Я ведь совсем не помнил тех чувств. Обиды – помнил. Удовлетворение – помнил, каждую свою бабу помнил, а счастья… Слушай, а ведь кто-то говорил, что счастье – всегда в прошлом. А оказывается… Выходит, что все это – не приносит счастья… Оно помогает вспомнить это счастье. И только тому, кто когда-то его уже испытывал – искреннее, настоящее… Помогает вспомнить. Но ведь… Ведь все равно кто-то приезжает сюда ежегодно… – сказал Первый. – Они что, снова забывают?
Кто как, говорю я. Кто как. Кто – забывает, кто – не может вспомнить, потому что и не было никогда. И тогда только это воспоминание, только это счастье у него в жизни. Вот он едет и едет сюда год за годом. Тут я помочь не могу. И никто не может. Зона не дарит счастье, она его возвращает. Каждому – свое. И поэтому никто не может уйти обделенным.
Когда я снова к ним повернулся, они уже свою бомбу разобрали. А ведь врали, что ее нельзя остановить.
– Назад понесете? – спросил я. – Вернете для другой попытки?
Они переглянулись, потом посмотрели на меня.
– В озеро, – сказал я.
– А не вытащат?
Я не ответил. Они собрали все детали и бросили в воду.
Когда мы вернулись из Зоны, во-первых, уже темнело, а во-вторых, город был словно пустой. Не горели ни уличные фонари, ни окна домов.
Парни недоверчиво крутили головами, ожидая какого-то подвоха. Даже дежурного на КПП не было, мне пришлось самому вычеркнуть соискателей из регистрационной книги.
