Хиллер скривил уголок рта, что с равным успехом могло означать и улыбку, и брезгливую гримасу. Техник Конрад выбрал первый вариант и довольно закудахтал. Пифия на «треножнике» снова затряслась и издала высокий щелкающий звук – что-то среднее между стрекотом сверчка и криком дельфина. Хиллер бросил взгляд на экран, где расцветились красным и зеленым зоны активности в височной и затылочной долях неокортекса. Экран с готовностью воспроизвел картинку с вторичной зрительной коры, только ни черта в этой картинке было не разобрать, как и во все предыдущие разы. Какие-то пульсирующие окружности, какие-то дергающиеся кривые, пятна… на энцефалограмме четкими пиками с плоскими шапочками плато шли пи-волны.
Пифия снова закричала и обмякла. Гипофиз на экране вспыхнул красным, датчики в кровотоке пифии зарегистрировали резкий выброс окситоцина.
– Кончила, – кратко резюмировал Конрад. – Сегодня уж вы от нее ничего не добьетесь.
Снова утробно хихикнув, он пошел снимать с пифии электроды и нашлепки датчиков. Хиллер дернул плечом и взглянул в окно. Из этого окна отлично просматривался Чумной квартал. Легкий ветерок развевал на антеннах волосяные мочала, а над ними было серое небо, а над серым небом был радиант Пильмана, хотя, возможно, и не было никакого радианта… физику Хиллер знал плохо. Паршиво, прямо скажем, знал. И экзамен сдал, списав все с учебника, который засунул в парту. Это было до того примитивно и тупо, что дежурные преподы, рыскавшие по аудитории в поисках электронных устройств, просто упустили его из виду. Так и сдал. Поэтому, есть ли радиант, нет ли радианта – это Хиллеру было неизвестно и до лампочки. Ему хотелось поскорей убраться из этой пыточной камеры с голой женщиной, нелепо и похабно восседавшей на «треножнике» – как в гинекологическом кресле, подумал он, колени разведены, тело безвольно откинулось – и пойти, например, в общежитие, и запереть, например, дверь, и включить какую-нибудь легкую музычку, и достать бутылку коньяку из бара… Нет, коньяк доставать нельзя. Саакянц, живущий по соседству, коньяк словно носом чуял, а это была хорошая подарочная бутылка. Значит, за коньяком придется тащиться в город, скажем в «Метрополь», хотя там цены отнюдь не божеские, а, прямо скажем, дьявольские цены. Но не в «Боржч» же. Нечего ему делать в «Боржче». Слишком велик шанс наткнуться на какую-нибудь из знакомых морд. В общежитие и в институт вход только по пропускам, и в «Метрополь» знакомые морды зарулят вряд ли, а вот в «Боржче» их наверняка хоть жопой ешь, если воспользоваться терминологией техника Конрада.
Тот, кстати, уже кончил высвобождать пифию из проводов, и к женщине подвалили санитары. Уложили на каталку и покатили в палату. Через восемь часов очухается, будет свежа и готова к очередным «пророчествам». Хиллер проводил каталку взглядом. Из-под простыни свешивалась тонкопалая рука. Ногти на пальцах были совсем синюшные, и нейробиолога передернуло, словно нажалась запретная кнопочка, приоткрылась запертая дверца… Приоткрылась и захлопнулась вместе с герметично закрывшимися за санитарами дверьми «пыточной».
Когда посторонних в помещении не осталось, Конрад нагло вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. Вентиляция была настолько мощная, что даже запаха табака не чувствовалось, но Хиллер все равно нахмурился. Техник помахал рукой перед лицом и ткнул большим пальцем за плечо, туда, где открывался вид на Чумной квартал.
– Как думаешь, Хиль, почему стекла у нас с одной стороны не прозрачные? Думаешь, для того, чтобы журналистишки не подобрались на какой-нибудь вертушке и не засняли наши шибко ценные для науки эксперименты?
– Я вообще не понимаю, зачем в институте окна, – тихо ответил нейробиолог.
– Вот поэтому! – торжествующе заявил Конрад, как будто его слова что-то объясняли.
– Почему – поэтому? И вообще, перестаньте курить. Дождетесь когда-нибудь, что к нам наблюдатель нагрянет, а вы с сигаретой в зубах.
Техник осклабился.
– Наблюдатель сейчас у физиков. У Саакянца, за «пустышками» наблюдает. Не такой уж я дурак, как кажусь с лица. Почему, спрашиваешь? Потому что, когда ты слишком долго глядишь на Зону, Зона начинает пялиться на тебя. А ты не хочешь, чтобы на тебя пялилась Зона. Вот и окна у нас – с бельмами, слепые. Вроде как стоим к Зоне передом, а вроде и задом.
Все эти бесконечные непонятные прибаутки Конрада Хиллера немало раздражали. Он отвернулся к своему нейросканеру и сделал вид, будто просматривает последнюю запись. Это, однако, ничуть не остановило поток конрадовского красноречия.
– Откуда вы, ребята с дипломами, вообще взяли, что тренога – это средство связи? Что-то не очень она похожа на рацию или мобилу.
Хиллер пожал плечами и неохотно ответил:
– Как я понимаю, астрофизики обнаружили в радианте Пильмана источник излучения с той же частотой, что и пи-волны.
Он ткнул пальцем в пики на энцефалограмме.
– И они не рассеиваются. Все рассеивается. Тепло рассеивается. Свет рассеивается. Гамма-излучение. Только не пи-волны. Идеальная среда для передачи информации на большие расстояния.
– В смысле, в космос?
– В смысле, да.
Конрад, затушив окурок о ладонь и спрятав в пустую сигаретную коробку, почесал в затылке. Хиллеру показалось даже, что в нарочитой тишине пыточной он услышал скребущий звук, как будто вместо волос и кожи у техника там были кабанья щетина и чешуя. Нейробиолога передернуло.
– А почему бабы от этого кончают? – спросил Конрад, щуря белесые глаза.
– Побочный эффект вибраций «треножника».
Техник снова осклабился. Левый клык у него был с заметной щербиной.
– А если не побочный? Если эти ваши пи-волны – побочный? А на самом деле не «треножник» это никакой, а дильдо на батарейках для какой-нибудь инопланетной сучки.
Хиллер резко встал с кресла.
– Послушайте, Конрад, мне надоели ваши сальные шутки. Поймите, это неуместно и глупо…
– Вот ты как заговорил, – перебил его техник тихо и угрожающе. – А ведь я помню тебя, Хиль. Помню, как вы замочили ту девчонку…
Хиллеру пришлось вцепиться в угол нейросканера, чтобы не упасть. Ноги мгновенно ослабли и сделались ватными, внутри похолодело, а снаружи, наоборот, прошиб пот. Он дико взглянул на техника и непослушными губами выдавил:
– Что? Что вы сказали, Конрад?
– Я говорю, извините, господин Хиллер. Привык со своими, вот и забываю, что вы человек образованный, и понятия у вас совсем другие…
Биолог отер лоб. Ладонь была противной, влажной и дрожала, и кожа на лбу тоже была холодной, влажной и противной.
