Беллами посмотрел на свою малышку-сестру. Все в ней было маленьким и миниатюрным, начиная с крошечных ножек в носочках, и заканчивая ее небольшими пальчиками. Все, за исключением, разве что, пухлых щечек и большущих глаз, который всегда блестели от слез. Разве это правильно, что двухлетняя девочка так молчалива и тиха? Неужели она как-то догадывается, что может произойти что-то страшное, если ее найдут?
Беллами присел рядом с Октавией. Девочка повернулась, смотря на него своими глубокими голубыми глазами. Парень подался вперед, чтобы прикоснуться к одной из ее черных, блестящих и кудрявых прядок. Она была совсем как та куколка, что он нашел, когда прибирался в чулане. Он подумывал о том, чтобы отдать ее сестренке, но тут же одернул себя, зная, какие большие баллы он может получить за эту игрушку на бирже. А это было сейчас куда важнее. Да и не было разумным отдавать малышке голову куклы без туловища, какой бы симпатичной это кукла не была.
Он усмехнулся, когда Октавия схватила его палец своим крошечным кулачком.
— Эй, отдай обратно. - сказал он, делая вид, что больно. Она улыбалась, но не смеялась. Он не мог вспомнить, когда последний раз слышал ее смех.
— Это было слишком близко. - пробормотала его мать про себя, ходя назад и вперед по комнате. - Слишком близко...слишком близко...слишком близко.
— Мам, все в порядке? - спросил Беллами, чувствуя нарастающую панику. Мать подошла к раковине, полной грязных тарелок, не смотря на то, что сегодняшним утром был их водный час. Беллами не успел закончить из-за прихода охранников. Нужно было ждать еще пять дней, прежде чем им снова удастся вымыть все грязную посуду.
Что-то прогремело в коридоре, а затем послышался смех. Его мать ахнула и окинула взглядом квартиру.
— Спрячь ее обратно в шкаф.
Беллами протянул руку Октавии.
— Все хорошо. Охранники только что были здесь, им незачем возвращаться.
Его мать сделала шаг вперед. Ее глаза были широко распахнуты и полны страха и ужаса.
— Спрячь ее!
— Нет. - сказал Беллами и сполз с дивана, становясь прямо рядом с Октавией. - Это даже не охранники. Просто люди, проходившие мимо. Ей не нужно снова прятаться.
Октавия тихонько хныкала, но тут же замолчала, стоило ее матери посмотреть на нее своим диким взглядом.
— О, нет, о, не, о, нет. - бормотала мать, поглаживая девочку по растрепанным волосам. Женщина прислонилась к стене и начала постепенно сползать вниз, с резким стуком приземляясь.
Беллами взглянул на Октавию, а потом медленно подошел к матери, усаживаясь на колени прямо напротив нее.
— Мам? - новый вид страха закрался в него, отличный от того, который он испытывал при проверке. Этот новый страх был холодным, и, казалось, выползал прямиком из его желудка, превращая кровь в лед.
— Ты не понимаешь. - она глядела куда-то позади головы Беллами. - Они собираются убить меня. Собираются забрать тебя и убить меня.
— Забрать куда? - голос Беллами дрожал.
— Обе мы жить не можем... - прошептала мать. Ее глаза расширились еще больше. - Не можем. - она моргнула и перевела взгляд на Беллами. - У тебя не может быть, и сестры, и матери.
Глэсс подмела последний лестничный пролет и пошла в коридор. Она не волновалась, что ее остановят охранники из-за нарушения комендантского часа. Она чувствовала будто она плыла, ее шаги были как перышко, когда она, молча блуждала по коридору. Она подняла руку к губам, где она еще помнила поцелуй Люка и улыбнулась.
Было немного позже трех часов утра; корабль был пуст, свет в коридоре был тусклым. Оторвавшись от Люка, она почувствовала почти физическую боль, но она знала, что лучше оторваться, чем, если ее мать поймает их. Если она заснет достаточно быстро, то, возможно, она будет в состоянии обмануть свой ум, думая, что она все еще с Люком, чувствует его тепло, спит в форме, свернувшись калачиком рядом с ней.
Она прижала большой палец к панели на двери и проскользнула внутрь.
— Привет, Глэсс. - сказала ее мама, лежа на диване.
Глэсс ойкнула и начала запинаться.
— Привет, я просто...я... - она пыталась подобрать слова, выдумать причину своего отсутствия ночью. Но она устала лгать; хватит, не об этом.
Над ними повисла тишина, и хоть Глэсс и не видела, что творится на лице у матери, но она чувствовала, что та в замешательстве и гневе.
— Ты была с ним, не так ли? - наконец-то спросила Соня.
— Да. - сказала Глэсс с облегчением, рассказав тайну, которую так долго хранила в секрете. - Мама, я люблю его.
Женщина сделала шаг навстречу, и Глэсс поняла, что она все еще одета в ее вчерашнее вечернее платье. Помада размазалась, духи оставляли легкий след в воздухе.
— Где ты была вечером? - устало спросила Глэсс.
Все повторялось из года в год. Стоило отцу бросить их, как мать перестала появляться дома по ночам, почти не следила за ней, а возвратившись после ночных прогулок, засыпала и могла проспать целый день. У Глэсс больше не было сил сердиться на мать, стыдиться ее поведения. Она просто почувствовала легкий укол грусти.
Губы Сони скривились в убогом подобии улыбки.
— Девочка, ты понятия не имеешь, сколько я для тебя сделала! Ты должна перестать общаться с этим парнем.
— Этим парнем?! - съежилась Глэсс. - Я знаю, ты думаешь, что он просто...
— Достаточно. - отрезала ее мама. - Разве ты не понимаешь, как тебе повезло быть здесь? Я не позволю тебе умереть из-за какого-то Уолденского отброса, который соблазняет девушек из Феникса, а затем бросает их.
— Он не такой! - воскликнула Глэсс, ее голос стал настойчивым. - Ты даже не знаешь его.
— Ему на тебя плевать. Ты была готова умереть ради него. Пока ты была в заключении, он, наверное, и забыл о тебе.
Глэсс поморщилась. Люк действительно стал чаще видеться с Камиллой, пока она сама была заключена. Но она не винила его, не после тех ужасных вещей, которые она наговорила, когда бросила его, чтобы он был в безопасности.
— Глэсс. - голос Сони напряженно дрожал, пытаясь сохранять спокойствие. - Мне очень жаль, что я была резкой. Но канцлер все еще на жизнеобеспечение, ты должна быть осторожной. Если он проснется и если у него будут основания, повод вообще, отменить прощение, то он это сделает. - она вздохнула. - Я не могу позволить тебе рисковать жизнью снова. Ты уже забыла, что произошло в прошлый раз?
Но, конечно, Глэсс все помнила. Эти воспоминания были подобны шрамам от браслета на ее руке. Они останутся на всю жизнь.
И ее мама не знала всю правду.
Глэсс проигнорировала странные взгляды охранников, когда она прошла контрольно-пропускной пункт и начала пересекать СкайБридж на Уолдене. Пусть думают, что она хочет наркотики, если они хотят так думать. Нет наказания, которое бы сделало ей больнее, чем то, что она собирается сделать.
