— Вы же сами налили! — оторопел Дюммель.
— Мало ли что налил, — ухмыльнулся шеф. — Так вот, насчет миссии. Вы, голубчик, собственными руками станете делать историю.
— Историю?! — Казалось, Дюммель вот-вот вывалится из кресла.
— Историю, — невозмутимо подтвердил Симмонс. — Историю, историю! Вы хоть представляете себе, что это такое?
Барон ошалело мотнул головой.
— Я так и думал, — удовлетворенно кивнул Симмонс. — Постараюсь объяснить как можно популярнее.
— Поп… — поперхнулся немец.
— Только чур не икать. Хлопните еще фужер, так уж и быть, разрешаю (Дюммель опять помотал головой). Ну, как хотите. Требуется от вас в общем не так много: выставить из ханства конкурентов, взять все в свои руки. — Симмонс для вящей убедительности сжал пальцы в кулак, показывая, как это следует делать. — И пунктуально выполнять все мои указания. Просто, не правда ли, барон? Проще некуда. Договорились?
— Я подумаю, — неожиданно выпалил немец.
— Что-о-о? — Симмонс даже привстал от удивления, но тут же взял себя в руки. — По году тигра соскучились, ваше сиятельство? Хотите, обратно отправлю?
Сунул руку в карман, достал матово отсвечивающую луковицу. Шагнул к главе акционерного общества.
— Едем, барон?
— Я уже подумал, — поспешно закивал Дюммель… — Я согласен, шеф. Будем делать историю.
— Так-то оно лучше.
Час спустя, оба изрядно навеселе, они уже в обществе Эльсиноры как ни в чем не бывало коротали время за поздним ужином. Время приближалось к одиннадцати. За распахнутыми настежь окнами, остервенело зудя, бились о противомоскитную сетку комары.
Дюммель, импозантный, в аккуратно выглаженном вечернем костюме, встал с фужером шампанского в руке. Слегка покачнулся.
— Предлагаю тост за очаровательнейшую из представительниц прекрасного пола!
— Ишь, сердцеед! — не удержался Симмонс. Эльсинора незаметно толкнула его коленом. Он взглянул на нее смеющимися глазами и кивнул. — Продолжайте, Зигфрид, старина. Считайте, что меня здесь нет.
— Мадам! — в голосе Дюммеля рокотали литавры. — Мы стоим на пороге великих событий, мадам. Я уверен, мадам, мы все трое войдем в историю.
— Полегче, барон, — усмехнулся Симмонс. — В историю ведь и вляпаться недолго.
Поздно ночью по набережной канала Шахабад вдоль причалов, у которых покачивались груженные кипами хлопка каюки, крадучись, пробирались трое в темных халатах и низко надвинутых на лица чугурмах. Там и сям у самой воды тлели угли догоравших костров. Возле них храпели, закутаьшись в тряпье, каючники. Ктото невидимый в темноте сонно тренькал на дутаре, безуспешно пытаясь нащупать ускользающую мелодию.
Трое, воровато озираясь, дошли до конца пристани. В прибрежных зарослях тальника, держа в поводу коней, их ждал четвертый. Пятый, толстый, коротконогий. стоял чуть поодаль.
— Сколько? — голос коновода звучал приглушенно в хрипло.
— Сорок три.
— Фьюить-фьиу!
— Тише ты! — шикнул на коновода коротконогий. — Соловей нашелся! Подите сюда все.
Он наклонился и пошарил в кустах. Звякнуло стекло.
— Водка, что ли? — вполголоса предположил один из пришедших.
— Я тебе покажу водка, пропойца! — шепотом пригрозил толстяк. — Держите.
Он дал каждому по увесистому свертку.
— Тут в каждом десять бутылок. По бутылке на каюк, понятно? Переведи.
Коновод перевел. Трое согласно качнули лохматыми чугурмами.
— А теперь на лошадей и — что есть духу по берегу. Покидаете бутылки — и кто куда, врассыпную. Утром в конторе увидимся. Понятно?
Чугурмы снова дружно качнулись.
Спустя минуту-другую бешеный конский топот взорвал тишину. Зазвенело, разлетаясь вдребезги, стекло, и смерч сизого пламени взметнулся в небо. Второй, третий, четвертый… Всадники вихрем неслись вдоль причалов, и огненные столбы вставали по их следам.
Не трогаясь с места, толстяк методично считал вспышки, досчитал до двадцати четырех, сбился, плюнул и стал просто наблюдать за происходящим. По обрюзгшему, гладко выбритому лицу скакали алые всполохи.
Пламя охватило каюки, перекинулось на досчатые причалы.
Трещали, лолаясь, рассыпая фонтаны искр, кипы хлопка. Вдоль всего берега высоко в небо поднялась сплошная стена огня. На ее фоне метались черные силуэты людей. С каждой минутой становилось все жарче и жарче. Ночь, на глазах превращаясь в день, опаляла лицо нестерпимым зноем. Где-то запоздало ударил пожарный колокол.
Коротконогий удовлетворенно хмыкнул, пригнулся и с неожиданным проворством юркнул в заросли.
На следующее утро в Ново-Ургенче только и разговоров было, что о ночном пожаре. Слухи один невероятнее другого роились, как комары над рисовым полем. Вину за поджог валили то на непокорных туркмен-йомудов, то, на кара-кипчаков, то на беглых каторжан, неведомо как очутившихся на территории ханства. Промышленники ходили как в воду опущенные: сорок с лишним груженных прессованным волокном каюков сгорели дотла. А тут еще поступили сообщения из Кипчака, Шарлаука и Дарган-Ата, что той же ночью вспыхнули готовые к отправке баржи и каюки с хлопком, пшеницей и рисом. Кое-что, правда, удалось спасти, но о том, чтобы сбыть попорченный огнем и водой товар, не могло быть и речи.
— Лихо поработали, Дюммель! — похвалил Симмонс. — Признаюсь, не ожидал такой прыти. Ей-богу, из вас бы неплохой Стенька Разин получился. Или Робин Гуд. Петля по вас плачет.
У немца густо побагровели отвислые щеки.
— Ну что вы зарделись? Привыкайте к комплимено там, барон, не век же мне на вас собак вешать.
Глава акционерного общества одарил патрона испепеляющим взглядом. Тот ухмыльнулся.
— Право, Зигфрид, я вас иногда даже побаиваюсь, Есть что-то в вас инквизиторское. А ну как во вкус войдете? Так ведь вы и меня с Эльсинорой в один прекрасный день подожжете, а?
— Оставьте неуместные шутки, герр Симмонс! — вспылил немец.
— Ну, полно, полно! — Симмонс похлопал барона по упругому брюшку. — Уж и пошутить нельзя. Мы с вами цивилизованные люди, должны понимать юмор. Сядьте, дорогуша. Потолкуем, что дальше делать. С поджигателями, кстати, рассчитались?
Дюммель угрюмо кивнул.
— Что-то вас угнетает, барон. Открылись бы, а? Как на духу. И вообще мой вам добрый совет: не держать от меня секретов. Боком выйдет. Так что выкладывай все без лишней скромности.
— Не учли… — Немец вздохнул.
— Чего же это? — полюбопытствовал шеф.
— Мнение общества.
— Вот как? Да телитесь вы, Дюммель. Что мне — каждое слово из вас клещами вытягивать?
Немец пожевал губами, собираясь с духом.
