— Зела, ты же совсем его не знаешь.
— Но я вижу.
— Как ты можешь судить о землянах?
— Мужчины везде одинаковые.
Зела говорила, а у самой глаза были грустные-грустные. Еще бы! Если ее обожаемый Ричард находился сейчас в спальне у именинницы и намерен был ходить за ней как на веревочке весь вечер.
— Возможно, все они и одинаковые, — заявила Ингерда, — все, кроме Ясона. Он не такой, как все. Потому-то он мне и нужен.
Строгий доктор на нее все-таки посматривал. Она ловила его взгляд. Это напоминало еще школьную игру времен первой влюбленности.
Алина пела, доктор смотрел на Ингерду и отворачивался. Ей это надоело. Она улыбнулась знакомому актеру, и тот тут же к ней подошел. Они весело пошептались, потом потанцевали…
Доктор вышел на веранду. Алина снова что-то пела, голос у нее был сильный и разносился далеко.
«Призрак исчезающий, есть — и сразу нет,
Призрак, причиняющий столько всяких бед,
И сама бы сгинула, только ведь люблю,
Так бы и накинула на тебя петлю!
Как ни обожала бы вольного орла,
Все равно держала бы возле подола,
Как бы ни глядела бы на других мужчин,
Все равно хотела бы, чтобы был один,
Даже исчезающий, даже раз в году,
И не понимающий, как его я жду…»
— Вам не нравится, как поет именинница? — Ингерда встала рядом и положила руки на перила, на ее пальчиках в лунном свете сверкали кольца с изумрудом и сапфиром, — она сама сочиняет. Она вообще талантливая.
— Душная ночь, — ответил доктор.
— Знаете что, мне надоело, — заявила она.
— Что?
— Вечер уже кончается, вы все время на меня смотрите и не подходите ко мне. Только не говорите, что я вам не нравлюсь!
— Это имеет какое-то значение?
Лицо у него было бледное, с холодными синими глазами, оно и притягивало, и отталкивало одновременно. Но если бы он только улыбнулся или посмотрел ласково, оно стало бы прекрасным. Ей так казалось. Ингерда смотрела на него, как будто от жары поднимая рукой волосы от шеи к затылку, потом отпуская, чтобы они падали каскадом вниз, потом снова приподнимая.
— Я пьян, — сказал он без улыбки, — лучше не дразни меня.
— Доктор пьян? Какой ужас! — засмеялась Ингерда, — вы что, живой человек? Может, вам и женщины нравятся? Красивые и легкомысленные, как бабочки на садовом цветке?
— Ты не бабочка, — сказал он, — ты сладкая конфета в хрустящей обертке, чуть-чуть надорванной, которая уже почти во рту… И ты это прекрасно знаешь, Ингерда Оорл.
— И долго я буду так стоять?
— Зачем стоять? — усмехнулся доктор, — карета подана, — он кивнул на стоянку и посмотрел на нее все так же, без улыбки.
— Предупреди отца, что уходишь с пьяным доктором.
— В этом нет никакой необходимости.
Он обнял ее за талию горячей рукой, властно обнял, как свою собственность, и повел на стоянку.
«Пусть галактика кружит, спустя рукава…» — слышался из распахнутых окон звонкий голос Алины.
Его дом был пуст и темен. В нем было как-то неуютно. Визиты красивых бабочек в нем явно не предусматривались. Доктор жил один, и жил давно. Не было в доме той приветливости, которую вносит только женская рука. Слишком по-деловому были заставлены стеллажи с книгами и приборами, ни одной лишней детали, картинки или статуэтки, и идеальный порядок вокруг. Роскошная Ингерда почувствовала себя тут как инородное тело. Ей вдруг захотелось уйти. Совсем. И не вмешиваться в его жизнь уже никогда.
Спальня тоже не отличалась роскошью, как в общежитии монтажников на Ганимеде: кровать, шкаф, стена с экранами, пульт в изголовье, журнальный стол со стаканом воды на нем и одним-единственным журналом. Конечно, по медицине. Прямые линии, холодные серо-синие цвета.
Он снял с нее платье, особых усилий на это не понадобилось, оно снималось двумя пальчиками. Она поняла, что совсем уже ничего не хочет. Боится. Как-то все не так, и не того она хотела. Он остался прежним. Он нисколько в нее не влюбился и не потерял голову, он просто привез ее и теперь раздевает. Всё!
— Что ты делаешь, — пробормотала она.
— Я нахожу твой наряд неуместным, — усмехнулся Ясон.
Где-то далеко, она даже не знала где, остался залитый светом коттедж Алины, веселые гости, отец, который никогда бы не позволил, чтобы его дочь вот так запросто опрокидывали на постель, не интересуясь ее желанием.
— Ясон, я не хочу ничего.
— Что?
— Я передумала.
Он не выпустил ее.
— Ты так долго дразнила меня, чтобы это заявить?
— Я не знаю…
— Я бы мог тебя отпустить, — сказал он хмуро, — чего уж там. Но глупых девчонок надо наказывать.
— Ты что, с ума сошел?! Я хочу домой!
— А я хочу тебя. Кажется, ты этого добивалась?
До последней секунды она не верила, что такое может быть. Что можно не спросить ее согласия… она действительно была наивной девчонкой, если так считала! Мудрый доктор решил преподнести ей урок, сделать операцию без наркоза по удалению дури и желания нравиться всем подряд.
Ингерда не стала сопротивляться, чтобы это хотя бы с виду не походило на изнасилование. Все было нормально. Только она чувствовала себя драной кошкой, облитой помоями. Вот и все.
Он сидел сзади, сжимая ее крепкими коленями, кольцом стискивая вокруг нее руки и целуя в шею. В окно сквозь синие шторы пробивался бледный неуверенный рассвет. Хотелось плакать долго и отчаянно, но плакать было стыдно, потому что сама во всем виновата. Конечно сама! И еще отец, который воспитал ее как принцессу. Зачем?!
— Второй раз ты бы ко мне не пришла, — сказал Ясон, — я это понял по твоим глазам.
Ей не нужны были его объяснения. Сама поумнела.
— Я поняла, почему ты один, — ответила Ингерда, — ни одна женщина не придет к тебе дважды.
Если собираешь много гостей, надо постараться, чтобы всем было хорошо. Чтобы запомнилось надолго. Чтобы ни один не пожалел, что пришел на день рождения к Алине Астер. Она старалась. Никто бы никогда не догадался, какое скверное у нее настроение!
Друзья-артисты без конца придумывали шутки, которым нужно было смеяться, нужно было петь, занимать всех беседой, танцевать и торжествующе улыбаться.
