На меня налетел со всего размаха какой-то юнец, отчаянно крича:
- Да здравствует Павлин-Дорлекох! Дорлекоха в верховные правители! - в волосы юнца было воткнуто несколько павлиньих перьев, делающих его похожим на вождя краснокожих.
Схватив его за руку, я спросила:
- Кто такой Дорлекох?
Мальчишка тщетно пытался выдернуть руку. Поняв, что от него не отстанут, он произнес:
- Откуда вы такие явились? Не знать Дорлекоха?! Он же лучший фог-певец в Гадолии! - и он во весь голос заорал какую-ту мелодию из репертуара вышеозначенного Дорлекоха.
На пацана тут же набросился другой, с нарисованными усами и черным носом, и принялся колотить его по голове портретом кандидата в верховные правители. Я разжала руку.
- Твой Дорлекох поет, как пенек! - приговаривал усатый, методично нанося удары по затылку вождя краснокожих. - Ты еще называешь его фогом? Настоящий фог-певец - Авенайс. И он будет нашим верховным правителем!
Павлинообразный вырвался и убежал, а его противник обернулся к нам и выдохнул:
- Вы не верьте глупым майсам. Все вам врут про Авенайса! - и выставил перед нами портрет.
Зрелище было довольно жалкое. От интенсивного использования портрета, как подручного средства для борьбы с оппозицией, от изображения мало что осталось. Мы увидели лишь немного львиной гривы, переходящей в кусок бороды. Физиономия отсутствовала.
Пропагандист Авенайса понял по нашим лицам, что портрет произвел на нас совсем не то впечатление, на которое он рассчитывал. Он крякнул, отбросил его в сторону и убежал.
На центральной площади Гадолии собралось несметное количество народу. Синие мускулистые парни, задрапированные в львиные шкуры и украшенные павлиньими хвостами, танцевали друг против друга воинственный танец, топча плиты босыми ногами. Они кружились, сходились и расходились, и было видно, что для них это не просто танец, а образ мышления.
- Ох, хороши кузены! - облизнулась Далила. - Особенно тот, с хвостиком кисточкой. Ишь как виляет.
Гиневра одернула ее, но было заметно, что и она увлечена кудрявыми танцорами цвета индиго.
Народ валом валил в сторону двух больших зданий, стоящих по разные стороны широкой улицы. Не меньше дюжины зазевал наперебой приглашали зайти внутрь, обещая зрелище, которого никто раньше не видел. Со всех сторон доносились крики: "Тот, кто не совсем оглох, будет петь, как Дорлекох! Выберут все зрители верховного правителя! "
Им вторили последователи Авенайса: "Будет Авенайс у власти - минут наш народ напасти! "
- Шире разевайте пасти... - пробурчала я, так как терпеть не могу, когда давят на психику.
Толпа разделилась на две широкие реки и потекла в раскрытые ворота. Все держали в вытянутых руках бумажки оранжевого и фиолетового цвета. Оранжевая река исчезала в глубине здания с надписью на фронтоне "Лев- Авенайс", фиолетовые, соответственно, пропадали в воротах, украшенных лозунгом "Павлин-Дорлекох".
Мы остановились в нерешительности. Во-первых, у нас не было билетов, во-вторых, в нашей сплоченной компании наметился раскол: Ипполита и Далила хотели пойти на Авенайса, а мы с Гиневрой склонялись в пользу Дорлекоха. Царица амазонок взяла бразды правления в свои железные руки:
- Значит, так, - веско сказала она, - не разбегаться. Кто знает, какие тут демоны бродят. Может быть, они не все ручные, как у нашей хозяйки. Решено, идем на льва.
- А мы хотим... - заныла Гиневра.
- Никаких "хотим"! Идем все вместе, и точка!
- Где будем брать билеты?
- Найдем...
Словно услышав наши слова, из-под земли вынырнули два беса. Один держал в руках веером оранжевые билеты, другой - фиолетовые. У бесов были физиономии прожженых коммивояжеров, готовых всучить покупателю все, что угодно.
- Не угодно ли билетики?
- Замечательные билетики, все в центре. Все будет видно.
- Кто вы такие? - спросила Ипполита.
Бесы, как по команде, хлопнули себя по груди, и на обоих высветилась надпись: "Официальные распространители билетов на выборы".
- Здорово! - восхитилась я. - А что, люди билеты не продают, только нечистая сила?
Оба чертенка скривили свои мохнатые физиономии. Один из них сказал:
- Выборы - дело тонкое. Только нечистая сила может с ними справиться.
Второй добавил:
- Люди билетами спекулируют, а мы - нет. У нас цена твердая: один золотой.
Судя по их виду, они были еще те обманщики. Но Ипполита решительно отрезала:
- Вы не единственные, мы и у других можем купить. Два золотых за четыре билета, и ни на грош больше!
Сторговались на трех. Ипполита взяла четыре оранжевых билета, и мы влились в толпу жаждущих зрелищ. Обернувшись, я увидела, что бесы яростно спорят, деля наши золотые.
Как только мы вошли в зал, свет погас. Искать свои места было бесмысленно, и мы присели, где смогли. Представление началось.
Огромную сцену осветили разноцветные огни. Они мелькали так, что в глазах рябило. Появились дюжина рослых танцоров, наряженных в львиные шкуры. Они, изгибаясь, мягко прыгали по сцене, скалясь на публику. И без того огромные зубы этого народа в львином исполнении выглядели устрашающе.
Невидимый оркестр заиграл в полную силу. Забили барабаны, визгливо запели струнные, и на сцене, освещенный мощными прожекторами, появился сам виновник торжества - кандидат в верховные правители - Авенайс. Толпа разразилась приветственными криками, свистом и топаньем. Гвалт не прекращался несколько минут. Авенайс стоял, купаясь в выражениях признательности, и потрясал инструментом, похожим на бас-гитару.
Честно говоря, он меня разочаровал. Среднего роста, он пытался выглядеть выше за счет высоких каблуков и начесанной львиной гривы. Он так улыбался, что, казалось, у него было не тридцать два зуба, а все восемьдесят.
Загремела музыка, певец на сцене схватил свою балалайку и принялся скакать по сцене, издавая такие звуки, что у меня заложило уши. Он скакал, изгибался так, что колени оказывались выше головы, крутил сальто, при этом умудряясь еще что-то тренькать на своем инструменте. Публика вопила и бушевала от восторга.
Львы, окружившие Авенайса, повернулись хвостами к публике и принялись брыкаться. Хвосты вертелись, как пропеллеры.
Впереди меня стоял толстый дядька. Он так надувал щеки, когда свистел, что я испугалась: вдруг они лопнут. Справа от меня парочка юнцов визжала, как резаные поросята, и поминутно толкала меня. Мне уже надоела эта какофония.
Вдруг внезапно музыка смолкла, свет, заливавший сцену, потух и в притихшем зале замерцали мириады огоньков. Они рождались на сцене, неслись в зал и садились на макушки зрителей.
- Что это? - спросила я утихомирившихся подростков.
