Он взял со стола какую-то штуковину и протянул мне.
— Осторожно, — предупредил он, — один конец у нее очень горячий.
Вещица была около фута длиной и по форме напоминала песочные часы из прозрачного пластика. Узенькая в центре, она расширялась к полым концам. В середину был вставлен небольшой, по-видимому металлический, прут. Один его конец рдел, как раскаленное железо, и когда я поднес ладонь к открытой полости, то почувствовал дуновение горячего воздуха. Другой же конец, белый, был покрыт кристалликами. Я повернул непонятное приспособление.
— Смотри, не вздумай до него дотронуться, — предупредил шериф, — палец примерзнет — видишь, на нем лед.
Я осторожно положил вещицу на стол.
— Как ты думаешь, что это такое? — спросил шериф.
— Откуда мне знать.
Я действительно не имел ни малейшего представления. Физика никогда не была в числе моих любимых предметов, к тому же я давно забыл даже то немногое, что когда-то учил в школе. И все же я готов был голову дать на отсечение, что лежавшая на столе штуковина не могла существовать в природе. Тем не менее вот она перед нами: один конец раскален, другой — холоднее льда.
— А как тебе нравится это? — шериф взял в руки небольшой треугольник из тонких прутиков металла или пластика. — По-твоему, что это такое?
— Что это такое? Ну просто…
— Просто? Попробуй-ка просунуть в него палец.
В голосе шерифа послышалось настоящее торжество.
Я попытался выполнить его указание, но из этого ничего не вышло. Внутри треугольника была пустота. Во всяком случае, мой палец не встретил никакого препятствия, и все же я не мог продвинуть его ни на миллиметр, словно треугольник был заполнен невидимым и неощутимым, но твердым, как сталь, веществом.
— Разреши-ка взглянуть, в чем там дело, — попросил я. Шериф охотно передал мне загадочную вещицу. Я поднял ее так, чтобы свет от лампочки проходил через самый центр. Ничего. Я вертел треугольник и так и этак, но не обнаружил даже намека на какую-нибудь прозрачную пластинку. Но всякий раз, когда я пытался просунуть палец в отверстие, что-то его не пускало.
Дело кончилось тем, что я положил треугольник на стол рядом со штуковиной, похожей на песочные часы.
— Хватит или еще показать? — осведомился шериф. Я мотнул головой:
— Согласен, Чет, я ни черта во всем этом не понимаю, и все-таки это еще не основание держать Джорджа под замком.
— Он останется здесь, пока я не поговорю с Чарли, — заупрямился шериф.
— Надеюсь, ты понимаешь, что как только откроется суд, я явлюсь сюда с постановлением о ею освобождении.
— Знаю, Джон. — Спорить с шерифом было явно бесполезно. — Конечно, ты отличный адвокат, но я просто не могу отпустить Джорджа.
— В таком случае составьте заверенную опись всех вещей, которые вы отобрали у него. Я отсюда не уйду, пока не удостоверюсь, что они заперты в сейф.
— Но…
— Теоретически все это собственность Джорджа.
— Это невозможно, ты же сам знаешь, Джон, что это немыслимо. Ну посуди сам, где он, черт побери, мог достать…
— До тех пор пока вы не докажете, что он украл все эти вещи у какого-то конкретного лица, по закону они принадлежат ему. Человек вовсе не обязан предоставлять доказательства того, где он приобрел свою собственность.
— Ладно, ладно, — согласился шериф, — я составлю опись, вопрос только, как назвать все эти штуковины.
Ну, это была уже его забота.
— А сейчас мне надо обсудить с моим клиентом некоторые вопросы наедине, — сказал я.
Немного поспорив и поворчав, шериф открыл комнату для свидания с арестованными.
— Итак, Джордж, расскажи, что же все-таки с тобой произошло. Я имею в виду все-все. И постарайся по порядку.
Джордж понял, что я не шучу. К тому же он давно убедился, что лгать мне бесполезно: я все равно всегда на чем-нибудь ловил его в таких случаях.
— Ты, конечно, знаешь, что Мирта уехала, — начал он.
— Да.
— И ты знаешь, что, когда ее нет, я позволяю себе немного развлечься, пропустить рюмочку-другую и в конце концов влипаю в какую-нибудь историю. На этот раз я дал себе слово, что не возьму ни капли в рот и обойдусь без всяких там неприятностей. Бедняжке Мирте из-за меня и так уже изрядно досталось, вот я и решил доказать, что вполне могу держаться в рамках приличия. Сижу я вчера вечером в гостиной. В одних носках — ботинки я снял. Включил телевизор, смотрю бейсбол. Знаешь, Джон, если бы «Близнецы» нашли себе стоппера получше, на будущий год у них могли бы быть шансы. Конечно, кроме стоппера, им нужна еще и отбивка поприличнее да пару-тройку левшей не мешало бы…
— Не отвлекайся, — прервал я.
— Да, так вот, сижу я тихо-мирно, смотрю игру. Ну, пиво потихоньку потягиваю — я притащил полдюжины, и у меня как раз пятая бутылка кончалась.
— А мне показалось, что ты дал себе обещание не пить.
— Конечно, Джон, чтоб мне провалиться! Так ведь это же было пиво. Я его могу целый день дуть — и ни в одном глазу…
— Хорошо, продолжай.
— Значит, я и говорю, пью пиво. Шел седьмой период, «Янки» уже двоих провели, и вдруг Мэнтл как…
— Да черт с ней, с игрой! — не выдержал я. — Я хочу знать, что приключилось с тобой. Ведь влип-то ты, а не какой-то Мэнтл.
— А больше ничего и не было. Как раз в седьмом периоде Мэнтл вдарил с лета, а потом смотрю: иду это я по улице, а из-за угла выныривает полицейская машина.
— Ты хочешь сказать, что не помнишь, что произошло в промежутке? Что не знаешь, откуда у тебя оказалось ведро алмазов, картина и все прочее.
Джордж покачал головой:
— Я тебе рассказываю все как было. Больше ничего не помню. Я бы не стал тебе врать. Нет смысла, все равно ты на чем-нибудь подловишь.
Некоторое время я молча разглядывал дядюшку Джорджа. Расспрашивать дальше было без толку. Возможно, он рассказал правду, хотя, скорее всего, и не всю, но чтобы вытянуть из него остальное, у меня сейчас не было времени.
— Ладно, — сказал я, — пусть пока будет так, как ты говоришь. А теперь возвращайся к себе в камеру, и чтобы было тихо. Веди себя прилично. Часам к девяти я вернусь и постараюсь выцарапать тебя отсюда. Ни с кем не разговаривай. Не отвечай ни на какие вопросы. Ничего не объясняй и не рассказывай. Если будут приставать и настаивать, скажи, что я запретил тебе говорить.
— Мне оставят алмазы?
— Трудно ручаться, может, это вовсе и не алмазы.
— Но ты же сам потребовал, чтобы составили опись.
— Ну и что из того? Я не могу гарантировать, что заставлю их вернуть отобранное.
— Послушай, Джон, у меня во рту пересохло, сил больше нет…
