день Егора на станции не было: после разговора с Иваном он ушёл в лес и вернулся уже при луне. Варвара впервые увидела Иванова постояльца на следующий день.
— Привет! Доброе утро! — с улыбкой произнесла она, подходя к сараю, возле которого Егор обтёсывал топором сосновую доску.
— Доброе утро, — ответил Егор в обычной своей манере, которая показалась ей холодной, неприветливой.
— Иван про тебя говорил. Говорил, например, что ты сильный. Меня сможешь поднять?
— Не хочу.
Варвара прикусила нижнюю губу, чуть наклонила голову:
— Поня-я-ятно. Ну, я позже…
В этот момент вернулся Иван: он успел съездить до шоссе.
— Аря 8, пойдём! Курицу замаринуешь, — позвал он свою гостью тоном, на который можно было при желании обидеться… но Варвара приехала не за обидами.
Вечером она снова попыталась заговорить с не дававшим ей покоя загадочным красивым юношей — все её усилия, прямые, наивные и немного смешные, разбивались о тихое спокойствие Егора.
Варвара провела с Иваном ещё две ночи. Она подсматривала за Егором из окна «спасовки» или от бани, из-за кустов. В голове её были построены самые фантастические планы всяких попыток знакомства — ни один не был ею доведён до действия.
Утром Старорук отвёз её в город. Вернувшись, он положил еды Чавачу, завёл катер и, разрезая бежавшую от берега рябь на две косые волны, ушёл за мыс в сторону устья реки.
На закате прежний, уверенный в себе Старорук доедал мясо на берегу. Рядом стояла в ямке запотевшая бутылка, но он не выпил из неё ни капли. Кричали чайки, зло кусали комары: приближалась гроза.
Буря разразилась на следующий день. С ночи поднялся сильный ветер. В пять часов утра Иван, почуяв неладное, выскочил из кровати, в трусах и сапогах выбежал на пирс: ветер гнул деревья, качались фонари, первые тяжёлые капли дождя падали на доски. Бухта защищала от волн (да и не бывало большой волны на Пайтыме), но вода отчего-то прибывала. Иван, чертыхнувшись, бросился обратно, надел плащ и побежал будить Егора.
— Егор! Пошли! Хорош спать — надо лодки вытащить! Эй, парень, ты здесь?
Дверь была не заперта (Егор никогда не задвигал засова). Иван заглянул внутрь: в домике было пусто, сильно пахло жжёной канифолью. Иван глянул быстро, нет ли пожара, снова ругнулся и побежал к пирсам. Он спустил телегу со слипа, с трудом завёл на неё качающийся катер, включил лебёдку — в этот момент ударила первая молния. Гром долетел до спасательной станции секунд через десять, а вместе с ним вспыхнуло на Западе снова. Свет погас, лебёдка встала. Старорук нашарил фонарь, перевёл шестерню лебёдки на ручной и стал крутить рукоятку. В эллинг залетала вода, что-то било в стену. Вытащив катер, Иван бросился наружу, но стоило ему отойти от здания, как порыв ветра сбил его с ног. Фонарь улетел в воду. Старорук упал на пирс, сразу попытался встать.
Ветер бушевал. Трещали деревья, падали тяжёлые ветви. Хватаясь руками за кусты, Иван добрался до будки. Он хотел отстегнуть Чавача, но забившаяся в угол лайка зубами схватила руку хозяина. Чавач сделал это от страха, автоматически, и, поняв по запаху, что это рука Ивана, тотчас разжал челюсти. Старорук ругнулся, но ни его выкрика, ни скулящего с присвистом лая Чавача не было слышно за шумом стихии. Иван левой рукой снял, наконец, карабин с кольца и, держа крепко ошейник, потащил пса за собой.
Они добрались до «спасовки». Иван закрыл за собой дверь и сел на пол. Чавач убежал в комнату и спрятался под кровать. Продышавшись, Иван встал, ощупал раненую руку, в темноте добрался до лестницы, поднялся на второй этаж: нужно было проверить окна.
В своём доме Ивану не нужен был свет, чтобы находить путь. Спустившись и сухо бросив в темноту своё любимое: «Хурма на блюде!», Иван достал из шкафа связку свечей, спички. Пламя даже в доме колебалось: через щели и щёлочки с пугающим свистом забирался ветер. Громыхала кровля, гуляли вокруг молнии. Поставив свечу в кружку, Старорук пошёл искать бинт.
Одевшись, с облитой водкой и замотанной неаккуратно рукой, Иван просидел до конца бури за столом. Он вслушивался в окружающие его звуки и думал о тех разрушениях, которые происходят снаружи: вот снова ударило железом по стене эллинга — отрывает водосток. Глухо и тяжело что-то упало вдалеке — дерево. Кажется, где-то разбилось окно; не в «спасовке»: движение воздуха не поменялось… Буря тащила его «Призрак» 9 в неизвестность, и капитану оставалось лишь ожидать своей участи.
Утихло через час.
Иван вышел наружу. Между «спасовкой» и домиками лежали две сосны. Третья упала на ближний сруб, проломив крышу и сместив брёвна; крона её висела точно над баней. Забор завалило везде, кроме ворот, закреплённых на залитых бетоном трубах. Обоих водостоков не было на месте. Иван посмотрел в сторону пирсов: на воде плавали щепки и белый спасательный круг. Целых лодок не было видно ни в бухте, ни дальше на поверхности успокоившегося озера. Не находился и Егор. «Неужели пошёл на лодке ночью и сгинул среди всего этого?» — мелькнуло вдруг в его голове очевидное предположение. Старорук попытался вспомнить, видел ли он перед бурей Егорову лодку. Её не было у пирсов — за это он мог поручиться.
— Выбленочный, снасть его, узел 10… — поморщился Иван. Ему, начальнику спасательной станции, положено было организовывать поиски. Он улыбнулся горькой улыбкой и пошёл к эллингу. Машина и катер остались целы.
— Ладно, переживём, — произнёс он, подняв голову и глядя на небо.
Небо оставалось серым, каким-то ненадёжным — так сказал бы Иван. Он достал из чудом уцелевшего, хотя и потрепанного, сарая бензопилу, расчистил выезд. Чавач выходить из «спасовки» отказывался, так что Иван положил ему еды в доме:
— Давай, поешь, не будь как мышь.
Зелёная «Нива», аккуратно объезжая завалы, направилась в сторону шоссе.
В двух километрах от берега уже нельзя было найти ни одного свидетельства утреннего шторма. В конце грунтовки, ведущей от шоссе к Пайтыму, стояла белая «шестёрка» с открытым багажником. Рядом на траве была раскатана клеёнка, и мужичок в красной бейсбольной кепке раскладывал на ней какой-то товар, как будто инструменты. По всем признакам выходило, что никакой бури у шоссе не было.
Иван остановился в начале посёлка, возле магазина. Зашёл внутрь.
— Машунь, как дела у вас? Была утром гроза?
— Громыхало что-то, я аж проснулась. Я когда одна сплю, любого звука боюсь! — продавщица кустодиевского сложения, одетая в красочный
