руку. Сначала он подумал, что Чавач держит в зубах налима, и, пожалуй, бежево-коричневое
нечто напоминало издалека вытянутое тело рыбы. Желая отнять мёртвую рыбину и удивляясь её размерам, Иван наклонился: «голова» оказалась собранными щепотью и будто склеенными друг с другом четырьмя пальцами.
— Чавач! А ну прочь! — Иван, не понимая, что перед ним, первым делом схватил цепь и потянул пса назад. Тот зарычал, не желая отдавать добычу.
— Брось!
Пёс сдался. Он знал хорошо, что Иван не отстанет и что соревноваться с ним в упрямстве дело гиблое — раз хозяину эта вещь нужнее, надо уступить. Облизываясь, он смотрел теперь за Иваном от будки с укороченной цепи. Старорук перевернул находку мысом сапога. Рука была мягкой, действительно похожей на рыбу; в ней не чувствовалось костей. Лоскут кожи болтался сзади, закрывая торчащий хрящ — этот лоскут Иван поначалу принял за рыбий хвост.
— Ахтерштевень 15 тебе в койку, Чавач! Ты откуда это притащил?!
Вид покойников, полежавших прилично в воде, был Ивану знаком, но находка, напоминая руку утопленника в общем, отличалась в деталях. Старорук не зря подумал про налима: на коже виднелся характерный для хищника рисунок.
— Ну допустим, — вслух произнёс начстанции. Он взглянул на домик Егора, на ворота, возвышающиеся над останками забора. Можно было сообщить о находке. Можно было не сообщать, а закопать поглубже и на том забыть, заняться своими делами. Шума не хотелось, хотелось тишины. Иван, вздохнув и глянув в чистое, с какой-то зеленинкой, небо, пошёл за ведром и лопатой.
Находку он закопал в лесу, в овражке, шагах в двухстах от территории станции. Уже на обратном пути душу его начали покусывать сомнения: верно ли он поступил, не выйдет ли из этого беды? Но решений своих Старорук менять не любил. Напрямик дошёл он до озера, помыл руки в прохладной воде, вернулся к костровой полянке. Кипел, шипя каплями выплёскивающейся воды, большой пузатый чайник; Чавач натягивал цепь, напоминая о своём желудке.
Вернулся Егор. Судя по грязи с ряской на сапогах и толстой связке ивового прута, был он где-то в стороне болота. «Хорошо, что не пересеклись случайно в лесу», — подумал Иван. Разделяющая их двоих полоса невмешательства в чужую жизнь, обособленности, росла постепенно, и только случай и принесённая невесть откуда жутковатая рука, зарытая тайком, сделали ясным очевидное: начстанции Егору не доверял. Может быть, он действительно желал в какие-то моменты такого доверия. Но странное соседство в действительности никогда и не было нормальным, правильным. Иван вспомнил, как взял тогда, в апреле, мешочек с золотом из рук подозрительного юноши. Возраст и манера говорить делали Егора неопасным, даже кем-то, кому нужна помощь, и Иван такую помощь ему оказал. Из-за денег ли, из любопытства? Он позабыл, почему. «Вместе надо сесть, да выговорить всё, что на душе», — так учила его неродная бабушка, у которой Старорук в юности был вынужден жить. И вот это «выговорить» никогда у него не получалось. Слушать Иван умел (за что был любим друзьями), но вопросов не задавал, про себя рассказывал неохотно. Послужив в морфлоте и поработав водолазом, он набрался выражений, которые (вместе с уверенностью в себе, которая была у него от природы) помогали Ивану поддержать хорошую мужскую беседу. Но одиночкой по духу он оставался всегда, и свойство это (само по себе доброе для мужчины) подавляло все прочие устремления. «Жаль, холодильник оттаял. Мясо выкидывать теперь, — подумал Иван, пробуя кашу, которой наварил и себе. — Сахар забыл».
Нашлась одна «Пелла»: лодку загнало под вывернутую и нависающую над водой берёзу сразу за пляжем. Она набрала прилично воды, но выглядела неповреждённой. Наладили свет. Поняв, что с забором Шарза спешить не будет, Иван сам купил нужного дерева, столбы, гвоздей, краски… Егор вызвался помочь, и работа пошла быстро. Они правда почти не разговаривали: Иван показывал, что нужно делать, Егор кивал и спокойно выполнял. Но всё-таки это было большое совместное дело, и ощущение порядка стало понемногу возвращаться к Ивану.
После бури неделю стояла погода прохладная, даже холодная, но затем потеплело. Как-то резко зацвела в озере вода, и одновременно горькой стала вода из скважины, снабжавшей станцию. Кипячение не спасало, к тому же Чавач наотрез отказывался и от самой воды, и от приготовленной на ней пищи. До приезда санитарной инспекции Иван решил брать воду из колонки в посёлке.
Вернувшись первый раз с четырьмя алюминиевыми бидонами чистой воды, он оставил один снаружи, подошёл к берегу, где сидел Егор, опустился на траву рядом:
— Чего сооружаешь? На раков что ли?
На берегу лежали окорённые и вымоченные прутья. Из них юноша вил полуметровые диски.
— Это для растений, — ответил тот.
Рядом с Егором лежал мешочек, один из тех, что юноша носил на поясе. Из него выглядывали белые, уже подвявшие, цветки с пятью лепестками. Иван догадывался, откуда они взялись. Если идти от сплавины вдоль речки, попадёшь в старый еловый лес. Среди мха и валежника, бород салатово-серых лишайников, гнилых пней нет-нет да и попадётся ярко-белая звёздочка одноцветки — растения редкого, целебного, помогающего при многих болезнях. Дед Прохор, рыбак, живший на другом берегу Пайтыма, рассказывал Ивану про то, как лечить одноцветкой (Прохор называл растение мужским родом — одноцвет) боли в животе и сердце. Прохору было уже за восемь десятков — по этой причине его словам нельзя было не верить. Иван снова посмотрел на загадочные диски, почесал затылок:
— Егор, возьмёшь воды? Не озёрную же варить? А в скважине горечь.
— Да, из земли воду пить нельзя.
— Вот. И Чавач согласен.
— Спасибо, дядя Иван. Я сам схожу. Вёдра есть.
— Да ну, брось. Руками таскать…
— Я хочу так.
Иван вздохнул. Впору было улыбнуться — улыбка не шла.
— Ну как знаешь. На дачах есть колодец — посмотри, может, там нормально. Бидоны ещё есть. Я из совхоза набрал, когда развалилось, — Иван махнул широкой ладонью, отгоняя слепня. — Вообще, беда, конечно: вот так останешься без воды… Ладно. Если что, можно из озера подальше взять.
— Не берите из озера.
— Почему? — Иван, нахмурившись, посмотрел на юношу.
— Я так чувствую. Нельзя.
— Ну ясно. Приедет инспекция — разберёмся. В озере нормальная вода. Рыба живёт, раки живут — нормальная. — Иван хлопнул по коленке, встал и пошёл к «спасовке». На душе было неспокойно, хотелось выпить водки.
Вечером Егор отправился за водой. Иван в это время восстанавливал у костровой полянки разломанный бурей навес над столом. Присев передохнуть, он выловил взглядом
