Джонни вывел команду гостей на гладкий зеленый бархат поля и, делая пробежки и разминая спину и плечи, посмотрел на заполненные трибуны, отыскивая там первосвященников регби. Он увидел доктора Дейни Крейвена в специальной ложе возле прессы. А перед доктором, разговаривая с ним, сидел премьер-министр.
Встреча двух университетов была одним из самых значительных событий в сезоне регби, и болельщики за тысячи миль приезжали на нее.
Премьер-министр улыбнулся и кивнул, потом, наклонившись, коснулся плеча большого седовласого человека, сидевшего перед ним.
Джонни почувствовал, как по его спине пробежал электрический ток: белая голова поднялась и посмотрела прямо на него. Впервые за семь лет с той ужасной ночи Джонни увидел Старика.
Джонни приветственно поднял руку, и Старик несколько долгих секунд смотрел на него, потом отвернулся и что-то сказал премьер-министру.
Рядами на поле вышли барабанщицы. В белых ботинках, одетые в цвета Кейптаунского университета, в коротких развевающихся юбочках и высоких шляпах, молодые хорошенькие девушки, раскрасневшись от возбуждения и усилий, шагали по полю, высоко поднимая ноги.
Рев толпы в ушах Джонни смешался с гулом крови, потому что в первом ряду барабанщиц шла Трейси Ван дер Бил. Он сразу узнал ее, несмотря на прошедшие годы, на то, что она превратилась в молодую женщину. Руки и ноги у ее были загорелыми, волосы свободно падали на плечи. Она подпрыгивала, топала, поворачивалась, выкрикивая традиционные приветствия, и молодая грудь колыхалась с невинной непринужденностью, а толпа свистела и кричала, приводя себя почти в истерическое состояние. Джонни смотрел на Трейси. В поднявшемся реве он совершенно застыл. Он никогда не видел женщины прекрасней.
Представление окончилось, барабанщицы убежали на трибуны, и на поле вышла команда хозяев.
Присутствие Старика и Трейси добавило ненависти во взгляд, брошенный Джонни на одетую в белое фигуру, которая отбежала назад, в позицию защитника команды Кейптауна.
Бенедикт Ван дер Бил занял свое место и обернулся. Из носка, доходившего до середины икры, он достал расческу и провел ею по своим темным волосам. Толпа ревела и свистела: ей нравятся такие театральные жесты. Бенедикт вернул расческу на место и встал, упершись руками в бока, высокомерно рассматривая команду противников.
Неожиданно он перехватил взгляд Джонни, поза его изменилась, он опустил взгляд и переступил на месте.
Прозвучал свисток, и игра началась. В ней было все, чего ждала толпа: такой матч запоминается надолго, о нем потом много говорят. Мощные защитники, как броня, противостоящие нападающим, длинные проверочные рейды крайних, когда овальный мяч перелетает из рук в руки, пока сильный толчок не бросает игрока с мячом на поле. Жесткая, быстрая игра перекатывалась с одной половины поля на другую, сотни раз зрители, как один, вскакивали на ноги, глаза и рты раскрывались в невыносимом напряжении, потом болельщики со стоном опускались, когда отчаявшиеся защитники останавливали мяч в дюймах от линии гола.
Счет не открыт, до конца игры три минуты, нападающий Кейптауна начинает атаку из схватки. прорывается сквозь защиту и по крутой траектории посылает мяч вверх; крайний нападающий хозяев ловит мяч, не прерывая бега. Ноги его мелькают по зеленому газону, и зрители снова встают.
Джонни плечом ударил его низко, над коленом. Они вдвоем покатились по полю, поднимая облако белой извести, которой прочерчены линии, и толпа со стоном снова опустилась на места.
Пока они ждали броска, Джонни шептал хриплые приказы. Его темно-бордовая с золотом футболка потемнела от пыли, кровь из пораненного бедра запачкала белые шорты.
- Отступайте побыстрей. Не бегите все за мячом. Передача на Дэви. Дэви, бросай повыше.
Джонни высоко подпрыгнул, прервал полет мяча и кулаком точно отправил его в руки Дэви, в то же мгновение повернувшись, чтобы преградить своим телом дорогу нападающим противника.
Дэви отскочил на два шага и пнул. Сила удара была такова, что его правая нога поднялась выше головы, от толчка он полетел вперед, раскидывая нападающих. Мяч поднимался медленно, летел, как стрела, не поворачивался, не качался в воздухе, достиг зенита своей траектории над серединой поля и полетел к земле.
Двадцать тысяч голов поворачивались вслед за его полетом, и в этой неестественной тишине Бенедикт Ван дер Бил отступал в глубину своей территории внешне неторопливыми шагами, предвидя место падения мяча; все его движения были рассчитаны, как у прирожденного спортсмена.
Мяч плавно опустился ему в руки, и он лениво начал отходить в сторону для броска. По-прежнему над полем висела напряженная тишина. Все внимание сосредоточилось на Бенедикте Ван дер Биле.
- Собака Джаг! - прозвучал чей-то возглас, и тысячи голов повернулись.
- Собака Джаг! - теперь ревела вся толпа. Джонни далеко оторвался от преследователей, размахивая руками, широкими шагами он несся на Бенедикта. Напрасная попытка - невозможно перехватить на таком расстоянии игрока класса Бенедикта, но Джонни напрягал все силы. Лицо его превратилось в залитую потом маску решительности, клочья земли летели из-под молотящих поле ног.
И тут случилось то, на что никто не рассчитывал. Это было почти невероятно. Бенедикт Ван дер Бил оглянулся и увидел Джонни. Он сделал два неровных шага и попробовал увернуться. Вся уверенность, вся грация и мастерство покинули его тело. Он споткнулся, пошатнулся, чуть не упал, мяч выскользнул из его рук и поскакал по полю.
Бенедикт тянулся за ним, лихорадочно шарил руками, оглядываясь через плечо. На лице его появилось выражение ужаса. Джонни был уже очень близко. На каждом шагу он ревел, как подстреленный лев, плечи его уже напряглись, готовясь к удару, губы оттянулись назад в пародии на улыбку.
Бенедикт Ван дер Бил опустился на колени и закрыл лицо руками, прижимаясь к зеленому газону.
Джонни, не останавливаясь, пролетел мимо него, легко нагнувшись на бегу за мячом.
Когда Бенедикт отвел руки от лица и, все еще стоя на коленях, поднял голову, Джонни стоял в десяти ярдах от него между столбами ворот и смотрел на него. Потом медленно положил мяч на землю, чтобы формально обозначить тачдаун.
И тут, будто сговорившись, Джонни и Бенедикт посмотрели на главную трибуну. Они видели, как Старик встал и медленно начал пробираться сквозь возбужденную толпу к выходу.
На следующий день после матча Джонни отправился в пустыню.
Он стоял на дне пятнадцатифутовой пробной траншеи в пустыне. В траншее было угнетающе жарко, и Джонни разделся, оставшись в поношенных шортах цвета хаки. Его загорелое тело лоснилось от пота, но он работал безостановочно. Он устанавливал контуры и профиль древней морской террасы, тысячелетия назад погребенной под песком. Здесь, на дне, он надеялся обнаружить тонкий слой содержащего алмазы гравия.
