Само появление этого человека, и тот инстинктивный страх, который оно мне внушило, невольно заставили меня ожидать чего-то вроде враждебности, а потому я почти вздрогнул от изумления и ощущения дикой несуразности, когда он указал рукой в сторону стула и обратился, ко мне тонким, слабым голосом, преисполненным льстивым, даже слащавым уважением и чарующим гостеприимством. Речь его была довольно странной и представляла собой ярко выраженную форму североамериканского диалекта, который, как я полагал, уже давно вышел из повседневного обращения. Я не сводил c него взгляда, пока он садился напротив меня, после чего мы начали нашу беседу.
- Под дождь попали, да? - вместо приветствия проговорил он. - Рад, что вы оказались неподалеку и догадались заглянуть ко мне. Сам-то я, похоже, спал, иначе бы услышал как вы вошли. Годы уже не те, что раньше, теперь частенько хочется вздремнуть даже днем. Вы, я вижу, путешествуете? С тех пор, как отменили дилижанс на Эркхам, нечасто приходится встречать на этой дороге людей.
Я сказал, что действительно ехал в Эркхам, и извинился за непрошенное вторжение в его обитель, после чего он продолжал:
- Рад вас видеть, юноша. Редко в здешних местах удается повстречать нового человека, чтобы хоть немного поболтать c ним, развеяться. А вы, похоже, из Бостона, да? Сам я там никогда не был, но сразу могу по виду определить городского жителя. В восемьдесят четвертом был у нас здесь один учитель, но потом он неожиданно куда-то уехал, и с тех пор никто о нем ничего не слышал...
При эти словах старик неожиданно рассмеялся, но ничего не ответил на мой уточняющий вопрос об учителе. У меня сложилось впечатление, что он пребывал в довольно игривом расположении духа и был не слишком подвержен тем чудачествам, которых можно было бы ожидать от человека его возраста и положения. После этого он еще некоторое время болтал какой-то вздор, пребывая в состоянии почти лихорадочного радушия, пока мне на ум не пришло поинтересоваться у него, каким образом ему удалось раздобыть столь редкую книгу как "Regnum Congo" Пигафетты. Я все еще находился под впечатлением от этой книги и испытывал некоторое колебание, прежде чем заговорить о ней, однако любопытство все же одолело смутные страхи, которые постепенно накапливались во мне с тех самых пор, когда я впервые увидел этот дом. К моему облегчению, вопрос мой не показался ему неуместным, поскольку старик свободно и легко проговорил:
- А, та самая книжка про Африку? В шестьдесят восьмом ее продал мне капитан Эбенезер Холт - самого-то его потом в войну убило.
Что-то в упомянутом им имени Эбенезера Холта заставило меня резко взглянуть на старика, поскольку я уже когда-то встречал его в некоторых генеалогических документах, хотя все они относились исключительно к дореволюционным временам. Я подумал тогда, не сможет ли хозяин дома помочь мне в моих изысканиях, а потому решил позже расспросить его на этот счет. Между тем он и сам продолжил разговор на эту же тему:
- Эбенезер долгое время был салемским купцом, и в каждом порту скупал всякие забавные вещицы. Эту он привез, кажется, из Лондона - любил, знаете, захаживать в разные там местные магазины. Как-то раз я был у него дома это на холме, он там лошадьми торговал, - вот там я и увидел эту книгу. Мне в ней картинки понравились, вот он и отдал ее мне в обмен на что-то. Довольно забавная книжонка - дайте-ка мне очки надеть...
Старик покопался в лохмотьях и извлек из них пару грязных и неимоверно древних очков с маленькими восьмиугольными стеклами в стальной оправе. Нацепив их на нос, он протянул руку к лежавшей на столе книге и стал аккуратно, почти любовно листать ее.
- Эбенезер немного читал по ихнему - по-латыни, - а я вот не научился. Я просил двух или трех учителей почитать мне чуток, и еще Пэссона Кларка говорили, он потом утонул. А вы что-нибудь в этом понимаете?
Я ответил утвердительно и перевел ему один из первых абзацев. Если я и ошибся, старик в любом случае не мог бы подкорректировать меня, а плюс ко всему он, похоже, и в самом деле был доволен, чуть ли не по-детски радуясь моему правильному английскому.
Между тем, находиться с ним рядом становилось все более невыносимо, однако я никак не мог найти подходящий предлог, чтобы уйти и при этом не обидеть старика. Мне в общем-то была даже симпатична эта детская увлеченность старца картинками в книге, которую сам он прочитать не мог; более того, я сильно сомневался в том, что он мог прочитать даже те немногочисленные английские книги, которые украшали его более чем скромный быт. Эта демонстрация подчеркнутой простоты и незатейливой искренности отчасти сгладила то смутное опасение, которое я до сих пор испытывал, и потому я с улыбкой продолжал слушать болтовню хозяина дома.
- А странно все-таки, как картинки могут показывать, что думает человеческое тело. Взять хотя бы вот эту, в самом начале. Вам приходилось видеть такие деревья - с большими листьями, которые качаются вверх-вниз, вверх-вниз? Или вот эти люди - это не могут быть негры, совсем не такие они. Скорее индусы, даже если в Африке живут. А некоторые и вовсе на обезьян похожи, или наполовину обезьяны, а наполовину люди. Я о таких никогда и не слышал.
В этом месте он ткнул пальцем в очередное порождение фантазии художника, изобразившего, как мне показалось, нечто вроде дракона с головой крокодила.
- А сейчас я покажу вам самую лучшую - вот здесь, ближе к середине... - Голос старика зазвучал чуть ниже, глуше, а в глазах появился чуть более яркий блеск. Его подрагивающие пальцы, казалось, стали еще более неуклюжими, но все же со своей задачей справились. Книга распалась почти сама по себе, как если бы ее особенно часто открывали именно на этом месте - на той самой двенадцатой иллюстрации, на которой была изображена лавка мясника каннибалов-анзиков. Ко мне вновь вернулось прежнее состояние тревоги, хотя я и старался не показать его. Особо нелепым казалось то обстоятельство, что художник изображал своих африканцев совсем как белых людей, а части тел, свисавшие со стен лавки, казались просто омерзительными, тогда как фигура мясника с топором в руке смотрелась зловеще. Однако хозяину дома эта иллюстрация, похоже, нравилась столь же явно, как самому мне внушала отвращение.
- Ну, что вы думаете по этому поводу? Наверное, никогда ни о чем подобном и не слышали, а? Когда я увидел это, то сказал Эбу Холту: "Прямо дрожь пробирает, когда смотришь на такое, и чувствуешь, как кровь по жилам бежит". Когда я в Библии читал про убийства людей - там много об этом написано, так ведь? - ну так вот, я тоже об этом думал вот только картинок там не было. А здесь все видно как на ладони - грех, конечно, все это, но разве все мы не родились в грехе, и не живем в нем?.. Этот парень, которого на куски разрубили - я как гляну на него, всякий раз вздрагиваю. Но мне надо постоянно смотреть на это - видеть, как мясник отрубает ему ногу. Вот на лавке его голова, рядом с ней - одна рука, а другая уже на стене висит.
