И Сева вздохнул мечтательно.
– Ладно, пойду, что ли, вкалывать. А тебе, Железо, стало быть, теперь без надобности здесь торчать. Бот на твой счет мани сбрасывать будет. Так что ты уж чего там, не поминай задаром.
Сева Маркин, человек-шкаф, протиснулся в дверь туалета и навсегда ушел из Железякиной жизни. Железяка смял остаток сигареты в кулаке, обжегся, сунул в помутнении ума окурок под струю воды, потом выбросил в окошко. И только сейчас заметил, что в уборную явился с кейсом, намертво вцепившись в него, как в щит. Тем лучше, не придется возвращаться.
Апатичный охранник с залысинами проводил его долгим, вдумчивым взглядом протухшей рыбины.
…Я вот думаю: почему вы, люди, когда я к вам прихожу, все время пытаетесь найти мне какие-то «рациональные» причины? Это что-нибудь изменит, полагаете? Могу уверить, легче вам от этого не станет. А кроме того, нет у меня рациональных причин. В смысле таких, которые корнями уходили бы в ваш мир. Я ведь говорил уже: меня просто вынесли за скобки человеческой реальности. Я всего лишь пятно тени на празднике вашей жизни. Если только она у вас праздник. Ну давайте, подскажите, какие ощущения я у вас вызываю?… Раздражение? Унылую скуку? Гнетущий страх? Мне кажется, скорее всего, я навожу на вас тоску. И за это вы меня ненавидите. Я делаю все, чтобы вам стало как можно хуже и гаже на вашем празднике. А вы зачем-то ищите причины. Кто же вам вбил в голову, что все на свете логично и рационально? Вы многого не знаете. И еще большего вы не видите. А я показываю вам то, чего вы не видите, – совсем мало, чуть-чуть. Открываю краешек завесы. Да и это еще не все. Я же говорю: мозг у людей непонятно устроен. Не видит того, чего не хочет видеть. Но пятно тени умеет заставить его смотреть…
За два дня Железяка отощал на несколько килограмм, оброс щетиной и глядел на все волком. На работе больше не появлялся – нервировала сама мысль о новой встрече с ботом, чтоб его вирусы загрызли. На улице стал стороной обходить людей – в каждом подозревал цифрового клона, хоть и знал, что дурость это. Харчевался теперь только дома. Из квартиры без большой надобности не вылезал, опух от телевизора – нарочно смотрел все подряд, особенно рекламу, особенно тупую и еще тупее. Последняя по бронебойности не уступала среднекалиберной артиллерийской установке и на время в крепостной стене отчуждения, выросшей вокруг Железяки, образовывались пробоины. От этого немного легчало на душе, и мир снова становился добрым, богатым, слегка полоумным дядюшкой. Но это быстро проходило, добрый дядюшка снова отдавал концы и пробоины зарастали кирпичом.
Железяка ощущал себя подопытной крыской. Садист-вивисектор создал крыске условия, загнавшие ее в угол и заставившие крыситься на весь мир.
Окрысившаяся крыска. Страшнее зверя в мире нет.
Но Железяка, как и полагается крыске, с опаской посматривал на кота. Тот уже сделал трехкомнатную квартиру своей охотничьей территорией и жизнерадостно гонялся за мухами – выдавал акробатические номера с прыжками, кульбитами, бегом по стене. После мушиной закуси разражался громким мявом, переходящим в утробные подвывания, и терся мордой о Железякины ноги – требовал полноценной сбалансированной еды по имени Вискас. Потом заваливался спатиньки и во сне дергал усами и лапами, вздыхал, сворачивался в клубок.
Покупая в зоолавке кошачий туалет, Железяка сильно сомневался в том, что кот проявит лояльность к этой гремучей, воняющей пластмассой штуковине с белым горохом наполнителя. Скорее вытряхнет наполнитель и разгонит его по квартире. Однако кот продемонстрировал не только удивительную для своего рода-племени лояльность, но и горячее желание нравиться кормильцу-поильцу. С разбегу нырнул в лоток, задрал хвост мачтой и надул столько, что сразу пришлось менять весь наполнитель. После чего начались жесткие гонки по квартире с преодолением препятствий, заносами на виражах и торможением ушастой головой об углы и ножки мебели. Железяка взирал на этот бордеркросс со смешанным чувством оторопи, скупого мужского умиления и тревожного недоверия.
Звал он его просто Котом – никак не решался дать другое имя. Была какая-то внутренняя уверенность, что кот этот не просто кот, а зверюга себе на уме и любое домашнее имя к нему не пристанет.
Но если оставить эту необъяснимую уверенность за бортом, а также все сопутствующие ей обстоятельства, то никакого другого криминала за Котом не водилось – игрив, пушист, трогателен и занят всем тем, чем обычно бывают заняты коты.
Криминал появился немного погодя.
На третий день Железяка взбеленился от безделья и двинул в город на разведку. Плоды разведка принесла более чем удручающие. Началось с того, что город вымер. Железяка прошел два квартала, прежде чем окончательно осознал это. Улицы были девственно чисты и пусты. Двери магазинов глухо заперты. Людей и транспорт корова будто языком слизнула – доисторическая корова, на рогах которой держался мир до того, как ее сменили слоны.
Нечего и говорить о том, что Железяка страшно удивился, затем взъярился, потом затосковал. Совсем не хотелось ему доживать жизнь в необитаемом мире science fiction. Он бы сейчас не возражал и против призраков на улицах, если бы вместе с ними вернулась милая сердцу, старая добрая городская обывательщина. Даже привидения казались живыми и человечными на фоне мертвого города – мира, отдающего дохлятиной.
Железяка вытащил телефон и стал вызывать один за другим номера из адресной книжки. Через десять минут ухо было до боли исколото безнадежно длинными гудками. Железяка разволновался до крайности – молчал даже телефон Инги. Хотя, конечно, она просто могла забыть его в номере.
А потом он увидел кота. Своего Кота. Он уже привык думать о нем как о своем. Наверное, напрасно. Скорее всего, этот кот вообще не мог быть чьим-то.
Он лежал в позе сфинкса в витрине букинистической лавки, окруженный, как мафиозо телохранителями, томами полусотлетней давности и плакатами, призывающими гражданское население к бдительности. В лиловых глазах – ленивая небрежность, с которой крестный отец выслушивает отчет о купании в цементе слишком независимого банкира.
И вдруг – Железяка дернулся, как от разинутой пасти гремучки, – усы кота поползли вверх, а губы разъехались в стороны. Трудно опознать на кошачьей морде улыбку, ощеренную к тому же клыками, тем не менее это была она. Мерзавец лыбился, вовсе не заботясь о том, какое впечатление это производит на психику зрителей. Единственного зрителя. Железяка до боли закусил губу, зажмурил глаза и медленно сосчитал до десяти. Открыл глаза. Паскудная галлюцинация исчезла. Железяка осторожно перевел дух, дав себе зарок выпороть Кота, как только вернется домой.
