Если я позволяю себе, — говоря о матери, употреблять термин «безумная мысль», то лишь потому, что последующие действия (они освещены моим биографом, и я сам упоминаю о них в первом томе моих «Записок») воочию показали всю меру ее умственной нестабильности.
Она пригрозила мужу, что немедленно сообщит обо всем, что случилось, в полицию и прессе, если он не разрешит ей участвовать в этих поисках.
Мой дядя уступил. Он ужасно боялся огласки, и особенно огласки именно такого рода сведений. Более того, дядя сам опасался ареста за содействие преступнику в уклонении от правосудия и даже за сообщество в убийстве. Если убийство все же имело место.
Мой дядя был абсолютно уверен, что его брат был ответствен за исчезновение двух проституток, что породило массу слухов и предположений у жителей двух деревушек, расположенных всего в нескольких лье от родового имения Грандритов. Предпринятые поиски не обнаружили никаких останков этих двух несчастных, кроме отрезанной груди одной из них на берегу пруда. Местные жители решили, что убийца скорее всего закопал где-то останки своих жертв. Мой дядя усмотрел связь между этими убийствами и его братом, который, не переставая бредить в камере, повторял без конца, что собирается «прибить всех этих блядей», начиная с его собственной матери.
Ей, правда, уже нечего было бояться его угроз, так как она умерла, когда ее трое сыновей, Джеймс, Джон и Патрик, были еще совсем маленькими. Ее муж застрелился некоторое время спустя, так как заподозрил, что отцом его троих сыновей был некий знатный швед и что его жена, быть может, сама осудила себя из-за угрызений совести, сделавших ее жизнь непереносимой. Трое мальчиков были отданы на воспитание одной из теток, которую они очень полюбили. Но Джон Кламби навсегда затаил неприязнь к своей матери, хотя никогда не позволил себе проявить ее публично, вплоть до того дня, когда им овладело безумие.
Развивая свои предположения дальше, мой дядя пришел к мысли, что именно его брат является знаменитым Джеком Потрошителем. Прежде чем погрузиться в свое безумие, Джек изучал медицину. Но если он и хотел стать врачом, то не потому, что горел желанием лечить больных. Он хотел знать все о человеческом теле, так как загорелся мыслью открыть секрет бессмертия. С этой целью он заставил себя изучить химию и ботанику и преуспел в этом до такой степени, которая и не снилась ни одному доктору от медицины. Впоследствии было высказано предположение, что именно эта одержимость стала причиной его болезни. На самом же деле она была лишь симптомом надвигающегося безумия.
Иронией судьбы можно считать тот факт, что мне, его сыну, удалось открыть секрет того, над чем он безуспешно бился всю жизнь. По крайней мере так я думал вначале, хотя потом мне пришлось изменить свое мнение.
Если бы мои мать и дядя не последовали за моим отцом в Африку, я не стал бы бессмертным (или, если быть точным, я не наслаждался бы бесконечно продленной юностью). Во всяком случае, когда-то я думал именно так.
Я бессмертен в том смысле, что мое тело перестало стариться и я теперь всегда буду выглядеть как тридцатидвухлетний мужчина. Однако несчастный случай, убийство или самоубийство вполне могут подвергнуть мое тело разложению, как это обычно случается с остальными людьми, прежде чем они отпразднуют свой сотый день рождения.
Из этого фатального списка я исключаю болезнь, как таковую. Эликсир, который даровал мне жизненный потенциал в тридцать тысяч лет или даже больше, полностью защитил меня от любой болезни. Это, правда, не объясняет моего очевидного иммунитета ко всем известным болезням тропической зоны Африки, который защищал меня в течение более чем тридцати лет.
В своем дневнике, написанном по-французски и весьма элегантным слогом (который позволяет сравнить его с Расином, но в прозе), мой дядя поведал о трагическом событии, случившемся с ними темной туманной ночью 21 марта 1888 года. Проблуждав несколько часов в тумане в поисках своего сбежавшего брата, он, казалось, заметил наконец его удаляющийся силуэт, выскочил из экипажа и с криком бросился вдогонку. Моя мать осталась сидеть в экипаже, дрожа от холода и страха, тщетно пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь серую сетку мелкого холодного дождя. На некотором расстояний от нее тускло светил в тумане уличный газовый фонарь. Она осталась одна. Ее муж не захотел затруднять себя присутствием кучера, опасаясь, как бы тот не заявил в полицию о необычных событиях той ночи.
Долгое время не было слышно ничего, кроме шороха Капель дождя о матерчатый верх экипажа, потом раздался быстрый сухой стук каблуков о тротуар. Появился человек, подобно морскому судну выпрыгнувший из плотного тумана. Он остановился рядом с экипажем и повернулся к Александре. В слабом свете газового фонаря мать узнала черты лица ее безумного деверя…
По возвращении Джеймс Кламби нашел жену лежащей без сознания на банкетке экипажа. Ее юбки были задраны ей на голову, обнажая тело, все иссеченное мелкими частыми порезами, нанесенными, без сомнения, тем самым скальпелем, который впоследствии сыграл такую ужасную роль в расчленении трупов проституток из Уайтчепела.
Джон, который смертельно ненавидел своего брата, все-таки изнасиловал Александру с единственной, быть может, целью — отомстить ему. А пощадил он ее, оставив в живых скорее всего потому, что, не будучи проституткой, в его глазах она была менее виновна, чем даже его мать, которую, несмотря ни на что, какая-то часть его «я» продолжала любить. Или он, сам любя Александру (или считая, что любит), рассчитывал таким образом оставить ей доказательство его любви? Кто может полностью понять мотивацию поступков сумасшедшего?
Поскольку моя мать не отзывалась на зов, дядя зажег спичку. Он увидел длинные белые ноги с остатками черных чулок и темный хохолок густых спутанных волос, окружающий «венерин бугорок», откуда, перемешавшись с небольшим количеством крови, вытекала струйка спермы моего истинного отца.
Самым странным для меня во всей этой истории остается то, что дядя до этого случая ни разу не видел тела своей жены обнаженным ниже, чем позволяло декольте ее платьев.
Хотя с тех пор как они поженились прошел уже месяц, их сексуальные отношения ограничивались лишь несколькими торопливыми поцелуями да тем, что дядя рисковал иногда засунуть свою руку за корсаж жены и погладить ее грудь; В день бракосочетания у нее началась менструация, которая все никак не прекращалась. Поэтому он, как истинный викторианец, не мог себе позволить заниматься любовью с ней в период, когда она оставалась «нечистой» (к счастью, не все викторианцы так строго придерживаются этих правил).
