— Они уже почти поголовно все сумчатые, — вещал он уверенно, — но тщательно скрывают это, чтобы их не признали новым видом, и страну не исключили из Британского Содружества…
Мы хохотали, мы пили заказанные в ресторане коктейли, под воздействием которых кошки на моей душе окончательно перестали скрести и только ласково мурлыкали, а Ева повторяла: «Как я вас всех люблю, мальчики…» И все светились от удовольствия, но ярче всех светился, наверное, я, потому что знал, что больше всех она любит все-таки меня.
И пить я старался поменьше, так как все время помнил об обещанной Евой встрече. Да и никто на удивление не напился, и к полуночи мы разбрелись по комнатам. Только Ева осталась с Петруччио, но это никак не отразилось на моем настроении. Почему-то так надо. Почему? Это пока не мое дело.
Раздевшись, я лежал, не смыкая глаз, и представлял, как она придет, и я коснусь ее прохладной кожи, как сольются наши губы в поцелуе… И я так распалил себя, что еле удержался от того, чтобы не отправиться за ней. «Нет, ни к чему хорошему это не приведет», — стал я уговаривать себя, а сам тем временем натянул брюки, футболку…
И тут она постучала. Я открыл ей, и она бросилась мне на шею. Сегодня она была одета основательнее — в джинсы и блузу — точно так, как была одета в тот момент, когда я оставил ее у Петруччио. «Может быть, она все-таки не спит с ним? — подумал я. — Может быть, у них какие-то другие отношения?»
Впрочем, что за глупость! Какие еще могут быть отношения? Родственные, что ли? И вдруг меня аж подкинуло, я понял: Ева — сестра Петруччио! Родная сестра-малолетка! Вот он ее и бережет от нас, разыгрывая спектакль, ведь не станем же мы приставать к его девушке. Да такое у нас и вправду не принято, и я бы ни за что не сделал этот шаг первым, но она сама влюбилась в меня.
Все сразу встало на свои места. Понятно теперь, лочему он нарушил правило и взял с собой на гастроли девушку, понятно, почему они поселились порознь… Видно, и жили они порознь, потому я ничего и не знал о существовании у него сестры… И я даже расхохотался от этого радостного открытия. И мы уже торопливо раздевались, когда Ева спросила:
— Дом отключен?
— Со вчерашнего дня.
— У меня опять очень мало времени…
— Не надо оправдываться, я все понимаю!
Я чувствовал себя чудовищем из «Аленького цветочка», принцем из «Золушки», и все это сильно меня будоражило.
— Я не оправдываюсь, — прошептала она, — но раз у нас так мало времени, надо любить сильнее…
И она принялась целовать мне шею, плечи, грудь, она опустилась на колени…..В минуту короткого отдыха, перед уходом; она вдруг спросила меня:
— Как ты думаешь, машину может мучить совесть?
Я удивился такому вопросу, но ответил со всей возможной серьезностью:
— Совесть — это орган души, а у машины души нет.
— Ты уверен в этом? — спросила она меня очень серьезно. Какая она все-таки трогательная.
— Ну-у, в общем-то, да, — кивнул я.
— Но ведь бывают умные машины.
— Ум и душа — вещи разные. У машины нет сердца, есть только голова. «Machine Head» — была такая песня у группы «Deep Purple», в двадцатом веке.
— Ты изучаешь музыку двадцатого века?
— Да, все, что как-то связано с «Битлз». Ты слышала «Битлз»?
— Нет, только название.
— Я тебе открою «Битлз», — начал я, но она перебила:
— И о чем же в этой песне пелось?
— Не знаю, не переводил, — признался я, — но это очень жесткая музыка, такую сейчас не играют.
— Жесткая, — задумчиво повторила Ева. — И, что бы машина ни делала, она не виновата?
— Конечно, — кивнул я. — Это же неодушевленный предмет. Ведь землетрясение не виновато, когда губит людей. Это стихия.
— Ой! — воскликнула Ева, порывисто вскакивая. — Мы заболтались! Я умоюсь? — она наклонилась, собирая с пола одежду.
— Валяй, — засмеялся я и хотел погладить ее по попке, но она уже метнулась в ванную.
Тут я вспомнил вчерашний ее стремительный уход, и какое-то неясное подозрение шевельнулось у меня в душе. И снова она не заглянула ко мне: сперва хлопнула дверью ванной, потом входной… Я на цыпочках подбежал к двери и приник к глазку. И увидел, что как раз в этот миг Ева скользнула в дверь Боба — напротив… Сомнений быть не могло!
Да что же это такое?!
Первым моим побуждением было вломиться в его в комнату и устроить разборку. Но это было бы так противно… Потом я стал уговаривать себя, что сегодня вечером, уже после того, как я ушел к себе, Боб и Петруччио поменялись комнатами… С какой стати?! Не ясно, но, в принципе, это возможно. А я сейчас вломлюсь, как разъяренный Отелло, и все у нас с Евой на этом закончится. И к тому же я сильно ее подведу.
А может быть, Боб поменялся комнатами непосредственно с Евой? Она попросила его об этом, а он не смог отказать. А попросила она его потому, что хотела быть ближе ко мне и ходить ко мне, не боясь разоблачения.
Но и вчера ночью, сразу после того, как Ева покинула меня, щелкнул замок той же двери… Или вчера мне все-таки показалось? Во всяком случае, не стоит пороть горячку.
Я вернулся в комнату и улегся в кровать. Но сна не было ни в одном глазу. Я закурил и вспомнил, что ДУРдом отключен, а с ним и вентиляция. Позвонить на reception?
Нет, — решил я, — не буду. Не хотел я, чтобы Дом наблюдал за моими душевными метаниями, да и недолюбливаю я эти Дома. Поэтому я просто пошел и открыл настежь окно. Стало прохладно, я натянул штаны и майку. Потом открыл бар и засандрачил полстакана отличного австралийского бренди. Для успокоения нервов.
Но ни черта они не успокоились, я вернулся к двери и опять уставился через глазок на дверь Боба. Я понял, что скоро я все равно не усну, а потому поставил на изящную прикроватную тумбочку пепельницу, бутылку бренди, стакан, положил пачку сигарет, зажигалку и подтащил все это к двери. Потом уселся на тумбочку, приник к глазку и стал ждать.
Я смотрел и курил, курил и смотрел, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы в очередной раз хлебнуть бренди. Я тихо разговаривал сам с собой, точнее, ругал сам себя, обвиняя в мнительности, недоверчивости, испорченности и прочих пороках… И вдруг дверь напротив отворилась, и из нее выпорхнула Ева! Я бросил сигарету в пепельницу и прижался к глазку так, что захрустел лоб. Но обзор был небольшой, и Ева тотчас скрылась из поля моего зрения.
Распахнуть дверь сразу я не мог — мешала тумбочка. Я резко оттолкнул ее назад, а потом уже открыл дверь… Евы простыл и след. Что мне было делать? Уверять себя, что, во-первых, Боб поменялся с Евой комнатой, а во-вторых, ей именно сейчас вдруг приспичило прогуляться по ночному городу?.. Да нет, она не успела бы добраться до лифта, она вновь вошла в какую-то комнату…
