– А я? – мрачно поинтересовался Магистр.
Клименко подскочил к нему, обнял за плечи, проникновенно заглянул в маленькие глазки под лохматыми бровями.
– Магистр, я от своего слова не отступаюсь. Завтра же будет тебе первая инъекция. Если хочешь – в валюте.
Магистр успокоенно повел хищным носом, вновь опустился на диван, почесал живот.
– Надеюсь на твою порядочность, Юра. И, конечно, в валюте.
Он некоторое время смотрел на вышагивающего по комнате Клименко, потом медленно произнес:
– Час назад я звонил твоему Артему.
Клименко резко остановился.
– Зачем?
– Затем. – Голос Магистра внезапно стал жестким. – Ты боишься его и в комнату к нему не заходишь. Ничего не зная о живых мертвецах, ты, тем не менее, сразу придумал, на что, так сказать, их употребить. Ты очень практичный человек, Юра...
– Ну так что? – Клименко с вызовом вскинул голову. – Другие сейчас не ценятся, Семеныч, сейчас ведь так: не сожрешь ты – сожрут тебя. Не мы это, между прочим, затевали пятнадцать лет назад...
– Бог с ним, Юра, – поморщился Магистр. – Я не о том. Ты сразу бросился извлекать из нового явления выгоду для себя – и это твое право. Коммерция есть коммерция. Тем более, тут есть выгода и для меня. Но мне вдобавок хочется еще докопаться до сути. Почему это вдруг ни с того, ни с сего появляются ожившие мертвецы? Цветочки какие-то... Не бывает, Юра, чтобы ни с того, ни с сего, понимаешь?
– Не мне в этом разбираться, Магистр. Мое дело, как ты совершенно справедливо отметил, – заколачивать бабки. Чем больше, тем лучше. И если даже сам черт предложит мне сотрудничество в заколачивании бабок, и я прикину, что сотрудничество выгодно для меня, – я буду с ним работать, вовсе не интересуясь, откуда он взялся и что он, собственно, такое. Бабки, Магистр, надо делать бабки! А что, – спросил Клименко уже другим тоном, – Артем что-то рассказал?
Магистр осторожно потрогал нос и задумчиво ответил:
– Рассказал. Кое-что... Он и сам еще не все представляет... Говорит, что словно бы какие-то образы в тумане маячат... Что-то более четко, что-то пока расплывчато. Я его выслушал, подумал и уже сделал кое-какие предположения. Поделиться?
– Давай. – Клименко сел к столу и рассмеялся. – Сегодняшний день прожит не зря – можно и послушать.
– Все это весьма неопределенно, – предупредил Магистр, – но вполне может оказаться истиной. Так вот что я надумал, основываясь на информации Артема. Вспомни, Юра, последние двадцать-двадцать пять лет: землетрясения, наводнения, катастрофы, СПИД этот дьявольский, Чернобыль – Хиросима наша родная...
– Ну и что? – Клименко пожал плечами. – Всегда так было, даже картинка такая есть, «Гибель Помпеи» называется. Опять же всемирный потоп.
– Всегда-то всегда, но с такой интенсивностью только теперь. А резня на Балканах, а Средняя Азия, а развал России, а Кавказ этот обезумевший... Ведь годами же, годами реки крови текут!
– Что нам этот Кавказ! – отмахнулся Клименко. – Они и в Союзе-то дикими были, а теперь и подавно. По мне, так пусть хоть вообще друг друга зарэжут-пэрэрэжут, у меня с ними совместных дел нет. У меня ориентация в другую сторону. Ну ладно, давай свою новую теорию.
– Теория-то не моя, и не новая она – читал я все это еще студентом. Только тогда доказательств не было. Так, предположения. А сейчас, кажется, появились. Видишь ли, Юра, это планета наша бунтует, Земля-матушка. Надоели мы ей, Юра, достали мы ее, в печенках у нее засели, дышать ей спокойно не даем. Вот она и старается нас обезвредить.
Клименко не донес до рта сигарету.
– Ты что, серьезно, Семеныч? Она что, живая, по-твоему? А мы у нее вроде вшей?
– Вот именно. Живая, Юра. Может быть, не такая, как мы с тобой, а по-своему. Но тем не менее. И борется как может.
– Что-то очень уж долго борется, – с сомнением сказал Клименко. – Я бы на ее месте долго не чикался: прихлопнул бы – и воду слил.
– Вероятно, возможности у нее ограниченные. И мы ведь живучими оказались. Как тараканы. И масштабы времени у нее, вероятно, другие.
– Постой, а при чем здесь Артем? Это что, новое оружие, что ли?
– Немножко не так. Новый подход. Да, мы оказались живучими, ничто нас не берет. А если сделать нас безвредными? Для нее, для планеты безвредными... На смену нам идет цивилизация безвредных для планеты людей. Вот так, Юра. Ты думаешь, случайно эти неведомые растения появились? Думаешь, ни с того, ни с сего у твоего Артема вдруг возникло желание отвар с собственной кровью смешать? Вот оно, зелье, полюбуйся. – Магистр показал на пузырек с темной жидкостью, стоящий на столике рядом с телефоном. – Артем – это первая ласточка, даже не первая... Мы просто не знаем, сколько таких вот Артемов в других местах. Может быть, уже сотни...
– Не понимаю, – хрипло сказал Клименко. – Какая такая безвредная цивилизация? Что ты такое сочиняешь, Магистр?
– Не сочиняю, Юра. Боюсь, уже сейчас тысячи молодых пареньков и девчонок, тех, что родились после Чернобыля, ищут эти цветочки. И смешивают с собственной кровью. И пьют. И умирают... чтобы появиться в новом качестве.
– Каком? – закричал Клименко, вскакивая. – Что ты мелешь, целитель ты хренов?
– Безвредные существа, которым не нужно есть и пить, которым ничего не нужно. Возможно, бессмертные. По крайней мере, до тех пор, пока существует Земля. Бесцельные. Которые, наконец, оставят ее в покое. Их скоро должно быть много, Юра, очень много, пятно Чернобыля расползлось по всей планете. Поверь на слово, Юра, мы, экстрасенсы, знаем это уже давно. Чуем. Чернобыль – не локальная катастрофа. Все, родившиеся после, уже ИНЫЕ. Им осталось теперь только разыскать эти цветочки, умереть – и возродиться преобразившимися. Так что нам, Юра, доживать свой век среди ИНЫХ. Правда, есть вариант: выпить это пойло, – Магистр вновь взглянул на пузырек, – и тоже преобразиться.
– Не верю! – Клименко, оскалившись, подскочил к Магистру. Руки его тряслись. – Ни одному твоему слову не верю! Ты это своим пациентам вкручивай, качай из них бабки, а мне не заливай... Теоретик долбаный!
Магистр пожал плечами.
– Возможно, все не так и мрачно. Возможно, мы вновь выкрутимся. И потом, Юра, нас-то все это не касается. Мы-то, дочернобыльские, свой век проживем. Тут вообще много неясностей. Ну вот, например...
Его прервали мягкие переливы дверного звонка.
– Теор-ретик! – презрительно бросил вслед Магистру, вышедшему в прихожую, несколько успокоенный Клименко.
Он сел на диван и достал сигареты. В прихожей послышался чей-то голос.
– Вот, пожалуйста, Юра, можешь познакомиться. – Магистр пропустил в комнату худощавого парня в сером костюме. – Ткачук Игорь Александрович.
Глаза у парня были тусклые, словно неживые. Клименко, не вставая, кивнул, вопросительно посмотрел на Магистра, погрузившегося в кресло у столика с телефоном.
