Не сойду ли я с ума от ощущения, что тону, и не важно, что разумом я понимаю: это иллюзия. Однако чем слабее я становлюсь, тем сильнее будет подводить рассудок. Еще немного, и я сдамся, скроюсь в тени и превращусь в привидение, блуждающее по нижним уровням. Теперь или никогда: сил и решимости у меня больше не прибавится.
Я выбросила из головы Скалистый залив, морскую звезду в приливном бассейне и вместо этого думала о муже, его журнале и о том, как он плывет на лодке куда-то на север. Я думала только о том, что на поверхности, а не под землей.
И вот я снова прижалась к стене, зажмурилась от яркого света, скривилась и застонала, ожидая, как на меня нахлынет волна и с треском расколется череп… но ничего не случилось. Ничего. Один раз Слизень вскрыл меня, изучил, взял образец и, основываясь на каком-то своем критерии, отпустил. Больше я его не интересовала. Почему? Не знаю.
Я поднялась и почти завернула за угол, когда что-то заставило меня оглянуться, рискнуть и бросить последний дерзкий взгляд на то, чего мне не суждено постичь.
И среди множества миражей, созданных Слизнем, я разглядела едва различимое лицо мужчины, полускрытое тенями и не поддающимися описанию существами, которые кружили вокруг, как тюремщики.
На лице мужчины боролись такие доведенные до крайности чувства, что я невольно опешила. В складках и морщинах читались неизбывная боль и печаль, но сквозь них просвечивалось какое-то мрачное удовлетворение и экстаз. Я никогда не видела подобного выражения, но лицо узнала сразу: по фотографии. Широкое, грубое лицо, правый глаз сверкает орлиным взором, левого почти не видно из-за прищура. Другие черты, за исключением очертаний волевого подбородка, теряются за густой бородой.
Последний смотритель маяка, заключенный внутри Слизня, глядел прямо на меня не просто через пропасть, а через время. Да, его лицо заострилось, глаза запали, подбородок стал отчетливее, но в остальном мужчина не постарел ни на день с того момента, как была сделана фотография – больше тридцати лет назад! Теперь этот человек жил в непостижимом для нас пространстве.
Осознавал ли он, во что превратился, или уже давно лишился рассудка? Видел ли он меня на самом деле?
Не знаю, смотрел ли он на меня, пока я не обернулась, и как долго. Может, его и не было, пока я не посмотрела. Однако пусть я взглянула на него лишь мельком, он показался мне реальным. Впрочем, едва ли что-то во мне шевельнулось – слишком быстро все произошло. Я ничем не могла ему помочь, да и не было у меня сил ни на что, кроме собственного выживания.
Как выяснилось, утонуть – еще не самое страшное. Трудно сказать, что он потерял или, может, приобрел за прошедшие тридцать лет, но завидовать ему я в любом случае не стала бы.
* * *
Зона Икс мне не снилась – по крайней мере, таких снов я не помню. Муж счел это странным и как-то сказал, что я просто-напросто живу во сне и не могу проснуться. Может, он так пошутил, а может, и нет. Его-то полжизни преследовали кошмары, и прежде чем оставить его навсегда, сделали таким, каким он стал. Дом и подвал, где совершались ужасные преступления.
В тот день я так вымоталась на работе, что восприняла его слова всерьез. Усугубляло ситуацию то, что до экспедиции оставалась одна неделя.
– Мы все живем во сне, – ответила я ему, – и просыпаемся только, когда что-то нарушает границы того, что мы считаем реальностью.
– То есть, Кукушка, я нарушаю границы твоей реальности? – спросил он, и в этот раз я уловила в его голосе отчаяние.
– Да ну тебя со своей «Кукушкой», – проворчала я.
Мне было не до шуток. Все внутри меня сжалось, но я должна была выглядеть нормальной. Когда он вернулся, и я узнала, что на самом деле значит «нормально», как же я пожалела о том, что не дала воли чувствам, не стала кричать, не сделала что угодно, лишь бы не быть нормальной.
– Возможно, я лишь плод твоих сновидений, – сказал он. – Возможно, я здесь лишь для того, чтобы исполнять твою волю.
– Тогда ты явно не справляешься.
Я ушла на кухню налить себе воды. Он в это время допивал второй бокал вина.
– Или, наоборот, справляюсь, потому что ты хочешь, чтобы я не справлялся, – сказал он с улыбкой.
Затем он подошел ко мне сзади, обнял и прижал к широкой груди. Руки у него были огромные, а ладони – безнадежно грубые и мужские: с такими впору жить в пещере или, как он, ходить под парусом. Вместо одеколона его везде сопровождал антисептический запах лейкопластыря. Он сам был словно пластырь, наклеенный прямиком на рану.
– Кукушка, если бы мы не были вместе, где бы ты была? – спросил он.
Я не знала, что ответить. Не здесь, но и не там. Наверное, нигде.
– Кукушка?
– Да, – наконец поддалась я.
– Кукушка, я боюсь, – сказал он. – Боюсь, что вынужден просить тебя о большом одолжении. Я знаю, это очень эгоистично с моей стороны…
– Проси уже.
Я все еще злилась, но в те последние дни сумела смириться с утратой, спрятать ее подальше и уже не сдерживала своих чувств от мужа. Часть меня завидовала выпавшему ему шансу, особенно когда мои командировки отменялись одна за другой. Единственное, что поддерживало меня, – это пустырь, который принадлежал мне и только мне.
– Ты пойдешь за мной, если я не вернусь? Пожалуйста.
– Ты вернешься. – И будешь сидеть передо мной, как статуя, сам на себя не похожий.
Как я теперь жалею, что не ответила ему, пускай даже «нет». И как бы мне хотелось, хоть это и несбыточная мечта, чтобы я и правда пошла в Зону Икс за ним.
* * *
Бассейн. Скалистый залив. Пустырь. Башня. Маяк. Все они одновременно реальны и нереальны, существуют и не существуют. Они возникают в моей голове, когда я о них думаю, когда припоминаю что-то новое, и каждый раз они немного другие. Иногда они прикрываются чем-то, иногда показываются такими, какие есть.
Когда я, обессилевшая, наконец выбралась на поверхность, я легла на вершину Башни и счастливо улыбалась – просто от того, что снова увидела солнце. Мир постоянно менялся у меня в голове, и все мысли были поглощены смотрителем маяка. Я вытащила фотографию из кармана и вглядывалась в его лицо, как будто надеясь найти в нем недостающие ответы.
Мне нужно было знать, что я на самом деле видела его, а не какую-нибудь иллюзию, сотворенную Слизнем, так что я цеплялась за любое подтверждение. Самым убедительным, как ни парадоксально, была не фотография, а образец кожи Слизня, взятый антропологом, – тот самый, что оказался человеческой мозговой тканью.
Исходя из этого, я начала воображать историю смотрителя, насколько хватало фантазии. Было трудно, потому что я ничего не знала ни о нем, ни о его жизни и не могла представить его во всей полноте. Я видела его лишь на фотографии и – на мгновение – в Башне. Вот на что меня хватило по дороге к лагерю: когда-то он был человеком и вел обычную жизнь, но ни один из ритуалов, составлявших ее, не спас его от того, что случилось. Буря накатилась, как могучая волна, захватила его и перемолола. Видел ли он ее приближение с вершины своего маяка? Вполне возможно.
