Я пошел на мостик, чтобы сменить на вахте Вакса, и застал там пилота Ван Пэра. Он то и дело пытался со мной заговорить, но я, как говорится, всякий раз спускал на него собак, а потом и вовсе освободил от дежурства. Мне, как обычно, хотелось побыть одному.
Наступила такая желанная для меня тишина. Я уставился на пустой экран, отвернулся, а когда снова взглянул на него, у меня просто челюсть отвисла. В верхней части экрана появилось что-то темное, непонятное, шишковатое и асимметричное.
Что за бред? Я не верил своим глазам. Мы летим со сверхсветовой скоростью, с трудом соображал я, а значит, изолированы от внешнего мира. Откуда изображение? Я потянулся к кнопке тревоги. На экране, теперь уже внизу, появился еще один предмет, посветлее, потом еще несколько. Что-то они мне напоминали. Но что? И вдруг меня осенило.
- Дэнни! - громыхнул я не тише сирены. - Какого Господа... Черт бы тебя взял! Соображаешь, что делаешь!
Пока я вопил и хрипел, на экране появились остальные шахматные фигуры.
- В чем дело, сэр? - как ни в чем не бывало поинтересовался Дэнни. Что-то не так?
- Наглая железяка! Будь ты гардемарином, я отделал бы тебя так, что неделю не смог бы сидеть!
- Дэнни, наученный горьким опытом, молча ждал, когда у меня пройдет приступ ярости. Тем временем на экране появились черные и белые квадратики. Прямо хоть начинай игру. Тут я совсем озверел.
- Убрать доску! Живо!
- Это приказ? - кисло поинтересовался Дэнни.
- Каждое слово командира - приказ! Ты что, не знаешь?!
Экран очистился.
- Так точно, сэр. Знаю, сэр!
Я заерзал в кресле, бормоча ругательства и грозно поглядывая на экран, но через несколько минут вскочил и зашагал по мостику. Затем в полном изнеможении снова плюхнулся на свое место.
- Дэнни?
- Бортовой компьютер номер 20471 слушает, сэр! - монотонно, без всяких эмоций, произнес Дэнни.
- Опять дурака валяешь? Говори по-человечески.
- Есть, сэр! Приказ понят, сэр! Будет исполнено, сэр!
- Это не приказ, а просьба.
- Каждое слово командира - приказ! Это всем известно! - ответил он с вызовом, подражая моему голосу.
- Не кривляйся!
На этот раз ответ последовал в письменной форме. На экране высветилось:
"Есть, сэр! Бортовой компьютер номер 20471 ждет ввода приказов".
Вот сволочь! Эту машину не переговоришь. Я отвернулся от экрана, молчаливо признав свое поражение.
Затем, чтобы хоть чем-то занять себя, я начал решать задачки по навигации.
К концу вахты я решил помириться с этим наглым куском железа и набрал на клавиатуре извинение: "Командир Николас Э. Сифорт сожалеет о своей резкости в адрес бортового компьютера номер 20471 и берет свои слова обратно".
- Это вы зря, командир! - немедленно отрапортовал Дэнни. Адмиралтейству не понравится!
Опять, черт возьми, влип. Чтобы командир письменно извинялся перед компьютером? Такого еще не было. Наверняка сочтут меня чокнутым и подвергнут медицинскому освидетельствованию.
- А мне все равно,- ответил я.
- Искренне сожалею, сэр, что достал вас своей дурацкой выходкой. Это была шутка! Извините. Я так надеялся сыграть с вами в шахматы.
- Ладно, забудем об этом.
- Значит, вы в самом деле рассердились? Даже хотели выпороть, будь я гардемарином?
- Да, Дэнни, очень рассердился.
- Тогда еще раз прошу прощения. И обещаю впредь не раздражать вас.
- Ох, Дэнни, знал бы ты, как у меня расшатаны нервы.
- Из-за Аманды Сифорт?
Он разбередил еще не зажившую рану.
- Да, Дэнни.
- Ее смерть так расстроила тебя? Ну что за идиот!
-Да.
- И долго ты будешь переживать? - допытывался компьютер.
До конца жизни.
- Не знаю, Дэнни,- ответил я, сдерживая раздражение. - Душевные раны скоро не заживают.
- Я думал, шахматы помогут. Но, видимо, ошибся.
- Подождем до завтра. Может, возьмем и сыграем,- как-то само собой вырвалось у меня, хотя секунду назад у меня и мысли такой не было.
- Серьезно? Вы не шутите, сэр?
- Только одну партию. Не больше. Готов поклясться, что компьютер в этот момент улыбнулся.
- Спасибо, сэр! - радостно воскликнул он.
Я снова сидел один в полумраке своей каюты, предаваясь горьким воспоминаниям. Любимое кресло Аманды пустовало. Детская кроватка в углу тоже. Со стола исчез компьютер, за которым Аманда писала книгу. Тоска и одиночество - вот мой удел.
Каюта, казалось, стала больше. Когда-то на "Гибернии", в бытность гардемарином, я даже мечтать не мог о таком просторном жилье. Приходилось ютиться в тесной каморке вместе с другими гардемаринами. Но сейчас большое помещение меня пугало.
В гнетущей тишине наплывали воспоминания: медовый месяц, поездка к отцу в Кардифф.
- Чем я ему не понравилась, Никки? - спросила Аманда. - Он так холоден со мной.
Мы лежали на старой бугристой кровати, стоявшей в родительском доме с тех самых пор, как я себя помню.
- Ты ошибаешься, Аманда. Он со всеми такой.
- Но он смотрит на меня с неприязнью, ни разу не улыбнулся.
- Это его обычная манера поведения. Ты видела хоть раз, чтобы он мне улыбнулся? Он... как бы это сказать? Очень сдержанный человек. Я тебе об этом говорил.
- Да, помню,- неуверенно ответила Аманда, устраиваясь поудобнее у меня на плече. - Но одно дело слышать и совсем другое - испытать это на себе.
Сейчас тот визит к отцу виделся мне совсем по-другому. Пришло еще одно воспоминание: я сижу, обливаясь слезами, за кухонным столом. В драке футбольных болельщиков погиб мой друг Джейсон.
- Так было угодно Господу Богу, Николас,- говорит отец.
- Но за что? Ведь Джейсону было только четырнадцать лет!
- Пути Господни неисповедимы. Мы не должны спрашивать у Бога, почему он поступает так, а не иначе. Ему виднее.
- Но почему мы не должны спрашивать?
- А почему должны? - сурово произнес отец. Я не нашелся, что ответить, а он взял меня за подбородок и изрек: - Все мы под Богом ходим, Николас. Ни один волос не упадет с головы человека без его ведома. Он все видит.
- Но Джейсон был моим другом! - пытался я объяснить отцу.
А он печально покачал головой и сказал:
- Николас, нет лучшего друга, чем Господь Бог. Он не предаст и до конца твоих дней будет рядом с тобой.
Так отец и не поддержал меня в моем горе, не посочувствовал мне. И я держал свою боль в себе. Сейчас этот эпизод отчетливо всплыл в моей памяти, но виделся в более мрачном свете.
В дверь тихо постучали. Кто бы это мог быть? Ни офицер, ни тем более матросы не посмели бы явиться в командирскую каюту без вызова, а пассажиры вообще не имеют права входить в эту часть коридора. В случае необходимости меня вызывали по телефону.
Открыв дверь, я увидел смущенно улыбавшегося Уолтера Дакко. Что за наглость? Как он посмел? Я уже пожалел, что из-за нехватки людей снял пост в той части коридора, где находилась моя каюта.
