Подполковник чуть заметно улыбнулся.
— А он и не будет расстраиваться. Он просто сделает всё так, как надо.
***
— Этот, араб, он давно на твоих работает?
Одиссей положил рацию, по которой только что разговаривал с Хаджефом, в бардачок, и пожал плечами.
— Не знаю. А зачем тебе это?
Туфан указал рукой на группу курдских ополченцев Барзани, лениво развалившихся у дороги, мимо которой как раз проезжал его "рено":
— С этими ему будет трудно договориться. Только если он настоящий друг твоего командира.
Ну, положим, Одиссей это и без многомудрого господина Сарыгюля знает. Только ему от этого не легче.
— А ты?
Туфан тяжело глянул на своего собеседника.
— С этими? Они джафы.
Час от часу не легче. Джафы? Очень хорошо. Вот только бы знать, что это значит…
— Но ведь они тоже курды?
Туфан вздохнул.
— Я — мукри. Ни у кого из курдов, никогда не было своего государства — у нас было.
— Когда? — Одиссей удивился не на шутку.
— Сразу после войны — Мехабадская республика. У джафов — никогда не было.
— А… — разочарованно протянул Одиссей: — Так она всего одиннадцать месяцев существовала.
— Но ведь была?
— Была. — Вот дьявол самолюбивый, в такой ситуации — и то находит время для демонстрации своего племенного гонора. Тут бы о душе уже стоило бы подумать… Одиссей продолжил: — Ладно, историю отложим на потом. Что будем делать сейчас? Через два часа наша машина должна стать в очередь — и тогда всё.
Курд кивнул.
— Знаю. Думаю. На твоего араба не надеюсь. Тем более — на этих. — И Туфан пренебрежительно кивнул на ещё одну группу вооружённых курдов, неспешно бредущих по обочине шоссе.
Одиссей кивнул.
— Я тоже. Как только наша машина подойдет к границе и станет на досмотр — у наших противников будет самое малое пять часов, чтобы на этой стороне организовать её захват. То, что у Хаджефа среди здешних курдов есть друзья — ни о чём не говорит. Этот их самопальный Курдистан, насколько я понимаю, целиком зависит от американцев. Если те потребуют нашу машину — вряд ли найдутся герои, которые будут её отстаивать. А взрывать, как советует Хаджеф, пусть даже и в крайнем случае, я её не хочу — не для того мы её тащили через всю Турцию.
Туфан молча кивнул, соглашаясь. Одиссей продолжил:
— Значит, мы должны найти другой вариант. Может быть, разгрузим её где-нибудь на турецкой территории?
Туфан подумал секунд сорок — и согласно кивнул..
— Да. Если нельзя другое. Потом отвезти через границу второй раз попробуем. Через месяц. Взрывать жалко.
Они подъехали к КПП Хабур, Туфан небрежно просунул в окно свой паспорт и паспорт Одиссея — в который он, для надёжности, вложил две бумажки по пять миллионов лир каждая. Курдский страж границы (пузатый шетинистый дядька лет сорока, в старой иракской военной форме и с видавшим виды, побелевшим от старости "калашниковым" в руках) бегло просмотрел документы, молниеносным жестом (практически незаметно для окружающих) извлёк из одиссеева паспорта неформальные вкладыши — и кивнул своему коллеге у шлагбаума.
Так, теперь они опять в Турции. Справа вдоль шоссе — длиннющая очередь грузовиков и пустых цистерн, слева — такая же бесконечная череда заведений общепита, чей ассортимент Одиссей уже хорошо знал. Кебаб, выпечка, чай, айран — всё замечательно вкусное и свежее, не сравнить с общепитом где-нибудь на трассе Тверь-Москва или у КПП "Варшавский мост", тут сравнение будет вообще настолько не в пользу земляков, что и затевать его не стоит….
— Туфан, давай тормознём минут на десять, поедим. — Одиссей вспомнил, что от Диарбакыра у них макового зёрнышка во рту не было. А прошло уже часов шесть, если не семь! Время заправиться, как говориться, война войной, а обед по распорядку.
Курд кивнул.
— Сейчас остановлю. Вон тот дукан мой земляк держит. Кебаб — ты такого нигде не найдёшь!
Они остановились у ничем не примечательного заведения, и лишь войдя внутрь, Одиссей понял, что попали они по адресу — такой изумительный запах жареного мяса с луком и специями шёл от жаровни, что у него мгновенно потекли слюнки. Это мы удачно зашли, вспомнил он бессмертную фразу Жоржа Милославского (то есть Леонида Куравлёва, исполнявшего его роль) из "Ивана Васильевича". Всё же, что ни говори, а хорошо поесть — одна из немногих радостей солдата на войне!
***
Они подошли к раздаточному окну, Туфан уже начал заказывать всякие яства, весьма аппетитно выложенные на прилавке — как вдруг один из шоферов грузовиков, сидевших за столиками в глубине кафе, поднялся, и, широко улыбаясь, направился к Одиссею.
— Саня! Здорово, чёрт бессмертный!
Одиссей от неожиданности чуть не сел на чьи-то колени. Только этого ему сейчас и не хватало! Славомир Войкович, собственной персоной, его товарищ по камере сегедской тюрьмы "Чиллаг"!68 Всё же мир немыслимо тесен…
— Здорово, бродяга! Ты здесь что делаешь? Пошли на воздух, поговорим! — Главное сейчас — не дать бывшему сокамернику рассказать на всё кафе об обстоятельствах их знакомства. Чужие уши и глаза нам тут без надобности, а, учитывая место, где произошла эта встреча — то глаза и уши тут могут быть не только чужими, но и вражескими….
Славомир, всё так же улыбаясь во весь рот, вышел за Одиссеем на улицу, и настойчиво влекомый им за рукав, тут же оказался на заднем сиденье сарыгюлевского "рено".
— Саня, как же я рад тебя видеть! Как ты? Где сейчас? Как твоя немка, по которой ты сох? Как ты здесь оказался? В тюрьме говорили, что ты сбежал? — Славомир, казалось, весь светился от счастья, и буквально завалил Одиссея вопросами — не переставая тискать его руку.
Ох, уж эти мне южные славяне… Приятно, конечно, что Славомир так непосредственно и по-детски рад этой встрече, хорошо, что по-прежнему отлично говорит по-русски (не прошли, значит, даром восемь месяцев обучения!), да вот только стоило бы приглушить градус его восторгов — учитывая обстоятельства исчезновения Одиссея из камеры сегедской тюрьмы и того, где они сейчас находятся.
— Слава, давай чуток потише. И не ори на весь Курдистан о том, что я сбежал из тюрьмы — это никому здесь не интересно.
Славомир тут же закивал согласно.
— Конечно-конечно, Саня, о чём разговор? Но ты ж жив, чёрт! — И от переполнявшей его радости серб с размаху ударил Одиссея по плечу.
— Слава, ты прав, я жив и на свободе — вопреки, как ты понимаешь, воле венгерской юстиции. С Гердой у меня всё хорошо. Здесь по делу. Рад тебя видеть — но будет лучше, если ты никому о нашей встрече рассказывать не будешь.
Серб тут же сделал таинственное лицо.
— Понимаю, Саня. После твоего исчезновения и Ласло, и Петер69 в один голос твердили, что ты русский шпион и диверсант. Ты здесь для шпионажа и диверсий?
