– Что-то вроде этого, – прошептала она и придвинулась в темноте поближе к нему. – А для тебя это, наверное, обычное дело?
– Ну, не совсем. Но подчас наша работа превращается в самое форменное ребячество. Насколько я понимаю, почти все так называемые дела государственной важности требуют, чтобы по меньшей мере один горемыка ползал по канализационным трубам на брюхе или занимался чем-нибудь похлеще.
– Почему ты не уволился?
– Я собираюсь. Вот почему на данном этапе я не хочу очутиться в объятиях господина Черкасского.
– Ты в самом деле уверен, что он на корабле?
Теллон поднес Сеймура к ближайшей щели, чтобы тот выглянул наружу.
– Нет, не уверен. Но предположить можно. Там что-то уж слишком тихо.
– А ты не можешь настроить свой электроглаз на кого-нибудь внутри и посмотреть, что там творится?
– Идея хорошая, но ничего не выходит – я только что пробовал... Обшивка не пропускает направленные сигналы – наверно, слишком толстая. Сигнал пройдет только через панели прямого обзора, но они – в самом верху носового отсека.
– И сколько же нам придется тут ждать? – голос Хелен погрустнел.
– Пока не станет чуть темнее: тогда мы попробуем запустить туда Сеймура. Если он пролезет в шлюз, я смогу поддерживать с ним связь достаточно долго. И узнаю, нет ли там засады.
Когда солнце село и по периметру поля засияли синие огни, Теллон посадил Сеймура на бетон и указал рукой на «Лайл-стар». Сеймур неуверенно повилял хвостом и зашлепал к темному корпусу корабля. На миг «подключившись» к Хелен, Теллон проследил за тем, как пес пересекает площадку и взбегает по короткому пандусу. Лучи лимонно-желтого света, пробивающиеся изнутри корабля, очертили его силуэт. Теллон снова переключил электроглаз на Сеймура, и как раз вовремя – он успел увидеть занесенную ногу, обутую в сапог.
Теллон, который сидел в двигательном отсеке крана, в сотне ярдов от корабля, услышал визг Сеймура. Несколько минут спустя пес вернулся. Теллон держал его, дрожащего, на руках и успокаивал, как мог. А сам ломал голову: что же теперь делать?
То, что он видел, мелькнуло перед ним лишь на долю секунды, но больше и не требовалось. Он узнал светловолосого коренастого сержанта, который в ту ночь помогал Черкасскому скоблить его сознание мозгомойкой.
Незадолго до рассвета у Теллона начались беспрерывные судороги в ногах. Он стал неистово растирать опухшие мышцы, гадая, в чем дело – то ли это от холода, то ли выдыхаются препараты?
– Что с тобой, милый? – голос у Хелен был сонный.
– С ногами какая-то чертовщина... Все-таки сорок лет – не тот возраст, чтобы всю ночь торчать в холодном отсеке. Который час?
– Я оставила часы в отеле. Должно быть, скоро утро – птицы поют.
– Ничего не имею против птиц. Но если услышишь, что над нами в кабине кто-нибудь ходит, – значит, пора сматываться. – Он обнял Хелен за плечи. Она казалось маленькой и замерзшей, и внезапно ему стало жалко ее. – Да и в любом случае – надо отсюда выбираться. Из корабля никто не выйдет.
– Но если ты вернешься в город, рано или поздно тебя схватят. Твой единственный шанс вернуться на Землю – здесь, в космопорте.
– Такой большой-большой шанс.
Воцарилась долгая пауза. Потом Хелен заговорила – заговорила решительным и холодным голосом – совсем как тогда, когда он впервые услышал ее в Павильоне:
– Они выйдут, если я им скажу, где ты, Сэм. Я могла бы пойти на корабль и сказать, что ты прячешься в другом секторе поля.
– Выкинь это из головы.
– Да послушай же, Сэм. Я им скажу, что удрала от тебя, пока ты спал. А ты собираешься улететь на каком-нибудь другом корабле.
– Я сказал: выбрось это из головы. Черкасский – или кто там еще – сразу во всем разберется, и твоя байка затрещит по всем швам. Такие штуки никогда не срабатывают, во всяком случае, если имеешь дело с профессионалами. Если уж врешь – врать надо нагло, чтобы все поверили. По принципу: «такого вслух не говорят, а если уж говорят, то по крайней мере не врут». Еще лучше, если ты говоришь правду, но в такой форме, что... – Теллон вдруг умолк – когда ледяное дуновение интуиции открыло ему смысл его собственных слов.
– Хелен, тебе в Павильоне говорили, за что именно меня арестовали?
– Да. Ты узнал, как попасть на Эйч-Мюленбург.
– А если я все еще владею этой информацией? Что ты на это скажешь?
– Скажу, что это ложь. Тебя проверяли и перепроверяли: все стерто.
– Ты недооцениваешь Землю, Хелен. Похоже, в колониях забыли, как здорово мы продвинулись в некоторых вещах. Наверное, это закон – когда ты начинаешь на новой планете с нуля, непременно происходит смена приоритетов – одни границы отодвигаются дальше, другие переносятся ближе.
– Что ты хочешь сказать, Сэм? Ты все ходишь вокруг да около. Теллон рассказал ей о капсуле, которая поглотила частичку его мозга, защитив ее от всех психических и физических воздействий. Там, в субмолекулярных структурах, хранилась информация, которую хотел получить Блок. Говоря это, он почувствовал, как Хелен вся напряглась.
– Так вот почему ваши так стараются вернуть тебя, – сказала она наконец. – Я не понимала, что помогаю тебе отдать Земле целую планету. Это меняет дело.
– Еще бы, – сказал он. – Разве ты не знаешь, что из-за этой планеты затевается война? Если я благополучно выберусь отсюда, войны не будет.
– Конечно, не будет – Земля получит то, что хочет.
– Я на это смотрю не с точки зрения правительства, – сказал Теллон настойчиво. – Важно только одно – народ, простые мирные люди. Ребятишки на красных трехколесных велосипедах. Им не придется умирать, если я вернусь в Блок.
– Мы все чувствуем то же самое. Но факт остается фактом...
– Я мог бы удрать, – спокойно прервал ее Теллон. – Я был возле самого корабля и тем не менее повернул обратно.
– Не говори таким трагическим голосом – на меня эти штучки не действуют. Мы ведь уже знаем, что служба безопасности хотела, чтобы ты сам привел их к кораблю. Даже если бы он взлетел, его бы все равно перехватили.
– Отлично. И я бы, вероятно, погиб. И на моей совести не было бы миллионов смертей.
– В свое время я тоже маялась всякими благородными идеями. Но ты меня переплюнул.
– Извини, – холодно сказал Теллон. – По-видимому, за последние несколько месяцев у меня атрофировалось чувство юмора.
Хелен восхищенно расхохоталась:
– А вот теперь ты и в самом деле ударился в напыщенность, – она прижалась к нему и порывисто поцеловала в щеку. Лицо у нее было холодное.
– Прости меня, Сэм. Ты, конечно же, прав. Что я должна делать?
Теллон растолковал ей свою идею. Спустя час, в оловянных лучах рассвета, Теллон проверил, заряжен ли пистолет, и размял ноги, готовясь совершить пробежку. План его был прост, но было девяносто шансов против десяти, что закончится он их разлукой. И на сей раз дороги назад нет. Сидя в холодной тьме двигательного отсека, они оценили вероятность такого исхода и смирились с ней. Они полностью отдавали себе отчет, что даже если он и взлетит (впрочем, для этого требовался корабль с отличными, даже по земным меркам, летными качествами), то, весьма вероятно, не доберется до ворот. А если и доберется, то их судьбы разойдутся так же круто, как судьбы их планет. Они попрощались.
