Майка пробрала легкая дрожь, и он опустил взгляд к яркой пластиковой траве, недоумевая, отчего такая трава - непременная принадлежность каждых похорон. Она выглядела именно тем, чем была: дешевой имитацией жизни, тактично скрывающей тяжелые коричневые комья земли последнего пристанища.
- Едут, святой отец, - сказал Майк.
Каллахэн был высоким румяным мужчиной с пронзительными голубыми глазами и седовато-стальными волосами. Райерсону, который не бывал в церкви с тех пор, как ему стукнуло шестнадцать, он нравился больше прочих местных шаманов. Джон Гроггинс, глава методистской церкви, был старым лицемерным болваном, а Паттерсон из церкви Святых Последнего Дня и Последователей Креста - дурным, как забравшийся в улей медведь. Два или три года назад, на похоронах одного из дьяконов, Паттерсон, расстроившись, принялся кататься по земле. Но приверженцам Папы Каллахэн казался достаточно приятным - у него похороны приносили утешение и проходили спокойно и всегда быстро. Райерсон сомневался, что все эти красные лопнувшие жилки на щеках и носу Каллахэна происходят от молений, но если тот и прикладывался потихоньку к бутылке - кто его упрекнет? Мир устроен так, что диву даешься, отчего все эти проповедники не оканчивают свои дни в психушке.
- Спасибо, Майк, - сказал Каллахэн и посмотрел на ясное небо. Трудненько придется.
- Наверное. Долго?
- Десять минут, не больше. Я не собираюсь затягивать муки родителей. У них впереди еще довольно страданий.
- Ладно, - сказал Майк и пошел в дальнюю часть кладбища. Он перепрыгнет каменную стенку, пойдет в лес и съест поздний обед. Из долгого опыта Майк знал: последнее, что хотели бы видеть скорбящие родные и близкие на третьей остановке - отдыхающего могильщика в измазанной землей одежонке. Это вроде как портило сияющие картины бессмертия и жемчужных врат, которые рисовал пастор.
У стены, огораживающей кладбище с тыла, Майк остановился и нагнулся обследовать упавшее вперед сланцевое надгробие. Он поднял плиту и, когда смахнул землю с надписи на ней, опять ощутил легкий озноб:
ХЬЮБЕРТ БАРКЛИ МАРСТЕН
6 октября 1889 - 12 августа 1939
Тебя во тьму угрюмых Вод забрал
тот Ангел Смерти, что Светильник держит,
из бронзы сделанный, за дверью золотой.
А под этим, почти стертое тридцатью шестью сменами морозов и оттепелей: Дай Бог, чтоб он лежал спокойно
Майк Райерсон отправился в лес посидеть у ручья и перекусить, но его так и не оставила смутная тревога, причин которой он никак не мог понять.
Когда отец Каллахэн только начинал учиться в семинарии, приятель подарил ему вышивку гарусом. В те дни эта вышивка заставила Каллахэна разразиться испуганным смехом, но с годами казалась все более верной и менее богохульной: "Господь, даруй мне СТОЙКОСТЬ принимать то, что я не в силах изменить, УПОРСТВО менять то, что могу и ВЕЗЕНИЕ не на...ться слишком часто". Все это - староанглийскими буквами на фоне восходящего солнца.
Сейчас, стоя перед теми, кто оплакивал Дэнни Глика, он снова вспомнил это давнее кредо.
Двое дядюшек и двое двоюродных братьев мальчика вынесли гроб и опустили в землю. Марджори Глик, в черном пальто и черной шляпке с вуалью, сквозь дырочки которой виднелось похожее на творог лицо, стояла, покачиваясь и вцепившись в сумочку, как в спасательный круг. Отец заботливо обнимал ее за плечи. Тони Глик стоял отдельно от жены, потрясенное лицо выражало полный разброд мыслей. Во время отпевания в церкви он несколько раз принимался озираться по сторонам, словно желая удостовериться, что и впрямь присутствует среди этих людей. Лицо Тони было лицом человека, убежденного, что видит сон.
"Церкви не оборвать этот сон, - подумал Каллахэн. - Так же, как никакому спокойствию, упорству и везению на свете. А на..ться Глик уже на...лся."
Он окропил гроб и могилу святой водой, освящая их на веки вечные.
- Помолимся же, - сказал он. Слова из горла выкатывались мелодично, как всегда - в блеске или тени, у трезвого и у пьяного. Скорбящие склонили головы.
- Господи, Владыка! Твоей милостью в вере прожившие вечный покой обретают. Благослови могилу сию и пошли ангела Своего хранить ее. Когда предадим мы тело Дэниела Глика земле, прими его в свет лица Своего и со святыми Своими дай ему возрадоваться в Тебе навечно. Ради Христа, Господа нашего, аминь.
- Аминь, - пробормотали собравшиеся, и ветер унес обрывки слов. Тони Глик оглядывался широко раскрытыми загнанными глазами. Его жена зажимала рот платком.
- С верою в Иисуса Христа мы благоговейно приносим тело этого ребенка в его человеческом несовершенстве на погребение. Помолимся же с верою в Господа, дающего жизнь всему живому - да возвысит он это бренное тело к совершенству и да прикажет святым ангелам принять душу его и ввести в райскую обитель.
Он перевернул страницу требника. В третьем ряду толпы, имеющей форму широкой подковы, принялась хрипло всхлипывать какая-то женщина. Где-то в лесах за кладбищем чирикнула птица.
- Помолимся же за брата нашего Дэниела Глика Господу нашему Иисусу Христу, - сказал отец Каллахэн, - который рек: "Я - воскресение и жизнь. Кто верует в меня - и после смерти жив будет, и всяк живущий, кто уверует в меня, никогда не претерпит страданий вечной смерти". Господи, Ты оплакал смерть Лазаря, друга Своего: облегчи же наше горе. С верою молим.
- Господи, услышь молитву нашу, - отозвались католики.
- Ты воскресил мертвого, дай же брату нашему Дэниелу жизнь вечную. С верою молим.
- Господи, услышь молитву нашу, - откликнулись они. В глазах Тони Глика словно бы забрезжило что-то - может быть, откровение.
- Брат наш Дэниел очищен крещением, дай ему общество всех святых Твоих. С верою молим.
- Господи, услышь молитву нашу.
- Он вкусил от плоти и крови Твоей, даруй же ему место за столом в Своем царствии небесном. С верою молим.
- Господи, услышь молитву нашу.
Марджори Глик со стонами закачалась из стороны в сторону.
- Утешь нас в горе от смерти брата нашего, пусть вера наша будет нам опорой, а вечная жизнь - надеждой нашей. С верою молим.
- Господи, услышь молитву нашу.
Пастор закрыл требник.
- Помолимся же, как учил нас Господь, - спокойно сказал он. - Отче наш, который на небесах...
- Нет! - пронзительно крикнул Тони Глик и стал проталкиваться вперед. - Не дам забросать моего мальчика землей!
Потянувшиеся остановить его руки опоздали. Тони секунду качался на краю могилы, потом фальшивая трава смялась, подалась, он упал в яму и со страшным тяжелым стуком приземлился на гроб.
- Дэнни, вылезай! - взревел Тони.
- Батюшки! - сказала Мэйбл Уэртс и прижала к губам черный шелковый траурный платок. Светлые глаза жадно впитывали увиденное - так белка запасает на зиму орехи.
