- Мой бедный "ангел", - Полина смешно наморщила нос. - И куда только врач Станции смотрит? - Она взяла Илью за руку. - Полетели.
Они поднялись на второй уровень сада - уровень задушевности.
Полина, оглянувшись по сторонам, решительно вломилась в густой малинник.
- Там, дальше, растет несколько ранних яблонь, - заговорщицким тоном сообщила она. - И уже, наверное, есть чем полакомиться. Осторожней ветка.
Трава возле деревьев немного выгорела. В саду стояла середина лета, и белесое небо над ним дышало зноем. Пахло полынью. В малиннике лениво отзывались птицы, а от кислющих маленьких яблок сводило скулы.
- Послушай, Поль, - поинтересовался Илья. - Ты ведь еще девчонкой использовала право вето. Почему? Дети ведь наоборот - боготворят нас. Как и мы их, впрочем.
В глазах Полины зажглись насмешливые огоньки.
- Вторгаешься все же? В сокровенное и интимное? Ну, ну... Да пустое все это... Дом у нас был огромный - тридцать четыре семьи. Представляешь, сколько друзей?.. Я тогда пела немного. Точнее - импровизировала, было такое увлечение. Мы тогда жили в Крыму, а Толик - в Ташкенте...
- Поль, Поль, - покачал головой Илья. - Опять романтическая история.
Лоран шутку не приняла, досадливо повела плечом.
- Нет. Он потом, когда мы выросли, стал моим мужем... Так вот. Увидел он раз голограмму праздничного представления, в котором я выступала. Узнал личный индекс, позвонил - восхищался. Потом еще звонил... А весной уговорил своих родителей - прилетели они в Крым. Объясниться Толик или не умел, или боялся. Так он через Службу Солнца давай фокусы выкидывать. И все - на публику, чтоб другие знали. То имя мое на склоне Ай-Петри огромными камнями выложил, то уговорил знаменитого певца приехать к нам в Алупку и устроить концерт в мою честь... Словом, ребячество. Я это все разом и прекратила.
Илья улыбнулся.
- Камни он, пожалуй, без нашей помощи таскал... Но в принципе, я так понимаю, дело ведь не в этой детской истории.
- Дело в самом принципе. - Полина подставила лицо густому свету, льющемуся с иллюзорного неба. - Я не люблю опеки. Какая бы она там ни была. Она размагничивает. Наш древний коллега Павлов писал о рефлексе свободы. Это высший рефлекс - стремление к преодолению преград. Заметь, к самостоятельному преодолению.
- Ты - сильный человек, Поль, - тихо сказал Илья. - Но ведь есть и слабые. И вообще, материальное раскрепощение не сделало человека автоматически счастливым. Напротив. Жить стало во сто крат сложнее. Потому что обогатились разум и душа, появилось больше времени для мыслей и чувств - и страсти человеческие приобрели новые качества. Тоньше стали, глубже, пронзительней. Теперь и Ромео не в диковинку да и Отелло уже не те. Куда там классическому ревнивцу до нынешних...
- Да ну тебя, - засмеялась Полина. - Никогда не поймешь: серьезно ты или шутишь.
- Я серьезно, - подтвердил Илья. - Рефлекс свободы - это, конечно, здорово. Но ведь существует еще и наиважнейший закон жизни - закон целесообразности. И все, что осталось скверного в человеке, нецелесообразно, вредно, противоестественно. Как и все остальное, что мешает ему быть счастливым.
- Меморандум твой я, кстати, слышала. Еще на "Бруно". - Полина была абсолютно невозмутима. - Впечатляюще, но ты не во всем убедителен. Где пределы ваших добродеяний и где начинается сугубо личное, неделимое?
- Все, Поль, все - личное, - вздохнул Илья. - Мы помогаем тем, кто просит помощи. Или тем, кому она жизненно необходима. Кроме того, добрые деяния - только малая толика нашей работы... Ты, наверное, и не подозреваешь, что плоды забот Службы Солнца окружают нас со всех сторон. Даже в мелочах.
- И сад этот тоже? - Полина иронизировала.
- Угадала. По крайней мере, его уровни общения. Кстати, до нас искусством общения вообще никто всерьез не занимался. Возьми, например, устройство Станции. Периодические изменения геометрии и интерьера ее помещений; чередование зон невесомости с зонами нормального тяготения; устройство иллюминаторов - все это для того, чтобы насыщать людей эмоциями, облегчать тяготы жизни в условиях замкнутого пространства. И все это, кстати, помогали разрабатывать Садовники.
- Признайся, Илья. - В зеленых глазах Лоран отражалось кружево листвы. - Чтобы обратить меня в свою веру, ты бы, наверное, даже женился на мне?
- Не могу, никак не могу, - засмеялся Илья. - Ты... ты мне... противопоказана.
- То есть? - его смех озадачил девушку.
- Помнишь, - Илья вернул лицу серьезную мину. - Когда мы первый раз столкнулись - буквально, буквально! - ты мне посоветовала вычислить... А я дельные советы ценю. Логический блок тут же выдал мне все сведения о Полине Лоран, попутно заметив, что данная особа астрономически далека от моего идеала. У меня, кстати, очень толковый блок...
- Оно и видно, - ядовито заметила Полина. - Слишком часто ты им пользуешься. Удачный симбиоз.
Они шутили и насмешничали друг над другом, все дальше уходя от первоначальной дискуссии, от прошлого, от философских обобщений и частностей, и оставался только сад, дразнящие земные запахи, голоса птиц и сумбурный, необязательный разговор. Иногда загадочный и тревожный, как взгляд Полины. Чаще - осторожный, будто шаги охотника. В целом же легкий и стремительный, из тех разговоров, которые оставляют по себе не глыбы смысла, а ощущение. Ощущение радости, что ли...
- Ой, чуть не забыла, - всполошилась вдруг Полина. - У меня в шестнадцать связь с Землей.
Они спустились на первый уровень, прошли мимо пруда, где у кафетерия человек шесть звездолетчиков дрессировали вислоухого щенка. Щенку наука явно не нравилась, он лаял и все норовил удрать в кусты. Дальше, за деревьями, на спортивной площадке глухо стучал мяч.
Полина вдруг остановилась.
- Ты надолго к нам? - отрывисто спросила она, глядя Илье в глаза.
- На месяц, полтора. А что?
- Улетай поскорей. Разберись, в наших делах и улетай. Опасен ты для меня.
- Чем же? - удивился Илья.
- Ты мне тоже нравишься. А это крайне опасно. Это расслабляет. Я привыкла быть свободной. И сильной.
- Интересно, - Илья опустил глаза. - Я только одного не пойму, Поль, почему "тоже"?
- Не смей врать! - сердито сказала Полина. - Вы проповедуете предельную искренность и смелость в общении. Зачем же ты...
- Виноват, - вздохнул Илья. - Наверно, старею. Да, конечно же, ты мне нравишься. Очень нравишься. Ну и что?
- Нет, нет! - она испугалась всерьез. - Так нельзя. Это не настоящее. Это нечто... старое, стыдное, - девушка мучительно подбирала слова. Лицо ее зарделось, стало то ли гневным, то ли обиженным, и Илья вдруг почувствовал какую-то пустоту, стремительно надвигающуюся на них, разделяющую или объединяющую - не понять.
- Это... ты же врач, знаешь. Внезапные влечения возникали раньше от чувственного голода... Патология бесконтрольной психики... Нет, не хочу.
