Кровати здесь выглядели как гамаки. Старший не удержался, прилег и чуть не завопил, когда гамак начал подстраиваться под его тело. Над дверной мембраной имелся стенд с двумя десятками управляющих крючков, но Валька их решил оставить на потом. Не дай бог, автоматике заблагорассудится пропылесосить каюту вместе с ним, или, чего доброго, запустится двигатель? Старший предпочел бы общаться с кораблем через привычные шланги-присоски на голове. В баню не попадешь, зато все вокруг видно и слышно.
Он нашел еще одну багажную сумку, а в нише — туалет и шкаф с полочками. В сумке нашлись два разряженных сотовых телефона, пистолет-пулемет с запасными рожками, портативный компьютер и куча импортных консервов. Еще один компьютер стоял открытый на столике, батарея аккумулятора жалобно мигала на последнем издыхании. В нише валялись мужские носки, кроссовки и стоял ящик, доверху забитый технической литературой на английском языке.
Вальке вдруг стало чертовски грустно, едва слезу не пустил. Так дико, неестественно смотрелись привычные городские вещи внутри живого организма. Создатели Тхола не предусмотрели розеток, и современным атлантам приходилось таскать громоздкие аккумуляторы. Валька подумал, что все это фигня, насчет тока. Электричество на борту имелось, иначе и быть не могло, просто он не знал, как выглядит розетка, изобретенная десять тысяч лет назад.
Старший нашел щель, откуда в кокон поступает теплый воздух. Сходил за своей одеждой и разложил ее сушиться по каюте. Чтобы избавиться от давящей тишины, он принялся напевать. За панелью компьютера он обнаружил еще три фотографии. На двух — совершенно точно люди Атласа. Высокие, загорелые, кудрявые и наверняка, по их меркам, в самом соку, лет по четыреста.
На третьем фото миниатюрная блондинка с печальными глазами прижимала к себе грудного ребенка в чепчике. Старший перевернул снимок. С обратной стороны по-английски было написано: «Твои Памела и маленький Ронни, ждем любимого папочку Санчеса».
У Старшего защипало в носу. Нет, он вовсе не был размазней и не жалел беднягу Санчеса, который сейчас лежал где-то неподалеку, заваленный камнями. Старший представил, каково этой далекой миленькой Памеле, которая родила ребеночка, а теперь, возможно, никогда не узнает, куда девался «папочка Санчес». Она кинется его искать и выяснит, что такой человек не существует, или существует, но это совсем не ее пропавший муж. Впрочем, вполне вероятно, что Коллегия назначит вдове денежную помощь, но только затем, чтобы поближе присмотреться к маленькому ронни. А вдруг у малыша кровь кормильца? Тогда миленькая близорукая Памела может попрощаться и с сыночком. Ведь для Коллегии превыше всего общие интересы. В следующие полчаса Старший сделал несколько полезных открытий. Он выяснил, что зеленый свет горит еще в трех жилых помещениях, расположенных над сауной, а также в круглом зале, изнутри похожем на воздушный фильтр автомобиля. Там вдоль стен колыхались влажные белые полотнища, в точности как сохнущее на ветру белье. Вода стекала с них горячими струйками и кружилась в водовороте вокруг сливного отверстия. От непрерывного стука падающих капель у Вальки зашумело в ушах. В противоположном конце «гантели» он наткнулся на запертые мембраны с красными и голубыми обозначениями. Здесь протяжные «вздохи» разносились намного громче, и в такт им наливались синей жидкостью подвешенные на каждом повороте дряблые мешки. Эти приборы показывали нечто важное, раз их навешали так много. Старший поразмыслил и принял версию радиоактивных счетчиков. Хотя Лукас его убеждал, что никакой радиации на Тхоле нет.
Одна из синих мембран пропустила Старшего в узкий тамбур, откуда из трех направлений ему открылось только одно. Несколько минут новый капитан корабля не шевелился, пытаясь понять, что же собственно он видит. Очевидно, перед ним был машинный зал, но здорово смахивающий на оранжерею ботанического сада. Кольцевой коридор, круглый в сечении, перетянутый через каждые полтора метра жгутами с пульсирующей в них кровью. Жгуты разделялись в кожистой, подрагивающей стенке, разветвлялись на мелкие сосуды, пронизывая каждый сантиметр исполинской колбасы. Периодически, пока Валька шел по кругу, она сокращалась вся. Резким толчком пробегало мышечное усилие по тяжам и переборкам, обновляя кровоток. Сверху и с боков свисали лоснящиеся синие ветви, очень похожие вблизи на листья мамкиного кактуса агавы, только раз в десять толще и длиннее. Синие кактусы без иголок росли чрезвычайно густо, источая терпкий аромат новеньких кирзовых сапог. Они переплетались, пускали мелкие побеги и в конечном счете снова прорастали в заполненные капиллярами розовые стенки. Оказалось, их можно безболезненно трогать и отодвигать. По центру «колбасы» протянулась узкая тропинка, очевидно, оставленная нарочно для персонала. Валька дважды сделал круг, пока нашел следующую, спрятанную среди синих побегов дверь.
И все-таки, это была никакая не оранжерея. Вероятнее всего, подобие печени для очистки крови, потому что этажом выше Валька наткнулся на громадный красный пузырь, внутри которого мерно вздымалось и опадало нечто. Вокруг пузыря, размером с купол небольшой церкви, можно было гулять по узкому балкончику, сплошь увешанному мешочками-индикаторами. Плотное, темно-багровое, живущее внутри пузыря то разбухало, заполняя весь его объем, и тогда толстая кожа лоснилась и натягивалась, то проваливалось куда-то вглубь и могло там ворочаться, не подавая признаков жизни, несколько минут. Старший заключил, что нормальное сердце так не стучит.
Уровнем ниже, скатившись по гибкой трубе, Валька нашел двух Эхусов. Оба гиганта отдыхали в яйцевидных вольерах, поджав морщинистые лапы, похожие на ласковых домашних псов. Валька обрадовался им, словно встретил давно потерявшихся родственников. Он перелез через пружинистый, бархатный на ощупь барьер и погладил ближайшую черепаху. Эхус отозвался вялым движением «бороды». Эхус был не голоден, как и его товарищ, но сонлив и будто немного пьян. Валька уже слышал о таком способе дальних перевозок. По шлангам из сердца Тхола вместе со скудными порциями питательной жидкости в организм черепахи поступало снотворное. Старший в который раз подивился предусмотрительности древних атлантов. Вместо того чтобы таскать по небу вонючее мясо и зерно, подвижные реанимации подключали непосредственно к бортовому «пищеварительному тракту». От Эхусов слегка пахло, кисловато, привычно, не сильнее, чем от коровы. Реанимационные пазухи были пусты, оба Эхуса совсем недавно освободились от пациентов. Потыкавшись в запертые ходы, Валька разыскал боевую рубку и научился включать обзорные окна. Рубка оказалась очень странным и интересным местом, хотя и до того, заглядывая во всякие щели, Старший встретил немало занятного. Во-первых, в рубке шумело и попискивало, словно работал старый радиоприемник. Во-вторых, она походила внутри не на кокон, а на сплющенную луковицу. Поперек луковицы медленно вращалась подсвеченная голограмма земной поверхности. Можно было войти внутрь, и тогда казалось, что светятся кости и вены. В теплых гуттаперчевых стенах при приближении ладони вспыхивали внутренней подсветкой приборы, так же мало похожие на знакомые Вальке индикаторы и циферблаты, как сам Тхол походил на трамвай. Десятки гибких прозрачных капсул демонстрировали разные уровни жидкостей, в других, горизонтальных капсулах, плавали реснички, вроде маленьких рыбок. Здесь стоял неприятный, навязчивый запах свежего мяса. Первые минуты Валька морщился, а затем привык и перестал замечать. Он нашел в стене два вместительных аквариума, выполненных в форме круассана, внутри них медленно перемещались серебряные пузырьки. Стены рубки излучали ровный неяркий белый свет. В трех местах на стене Валька обнаружил изображение ладони. Стоило приложить руку, как раздавался мелодичный звонок, поверхность, свитая из тысяч тонких жгутиков, расслаивалась, и выдвигалось подобие горизонтальной консоли с мягкими крючками и дюжиной дополнительных «Живых» циферблатов. Люди Атласа удивительно ловко ухитрялись сохранять везде свободное пустое пространство. В «луковицу» могло набиться человек десять, и никто не зацепил бы неосторожным движением приборы.
