Я поднял на него глаза.
— Это именно тот случай, не правда ли?
— Прямо в точку.
— Внутримышечная инъекция чистой культуры, — сказал я медленно, — не может быть случайной. Это абсолютно исключено. Джордж Каспар принял в этом году такие меры предосторожности на своих конюшнях — сигнализация, охрана с собаками, — что никто не мог приблизиться к Три-Нитро со шприцем, полным живых микробов.
— Зачем же шприц? Пройдемте в лабораторию, я вам покажу.
Он разорвал крошечный пластиковый конвертик и вытряхнул содержимое на ладонь: иголку для подкожных впрыскиваний, прикрепленную к пластиковой капсуле размером с горошину.
— Эту штучку можно незаметно держать в руке — сказал я.
— Достаточно похлопать лошадь, зажав иголку в руке.
— Вы не могли бы дать мне одну такую иглу?
— Пожалуйста, — слагал он, протягивая мне конвертик.
Я положил его в карман. Кен сказал медленно:
— Знаете, вы могли бы успеть помочь Три-Нитро.
Он задумчиво посмотрел на большую бутыль с кровыо Зингалу, которая стояла на сушильной доске возле раковины.
— Мы можем подобрать антибиотик, который вылечил бы его от болезни.
— Разве еще не поздно?
— Для Зингалу слишком поздно. Но я не думаю, что наросты начнут появляться сразу. Если Три-Нитро был заражен… скажем…
— Скажем, две педели тому назад, после заключительной тренировки галопом.
Он взглянул на меня с любопытством.
— Значит, две недели тому назад. Его сердце не в порядке. Но наросты еще не начали появляться. Если он вовремя получит нужный антибиотик, то может полностью поправиться.
— Вы хотите сказать, что он вернется к нормальному состоянию?
— Почему бы нет?
— Чего же вы ждете?
Большую часть воскресенья я провел возле моря, двигаясь на северо-восток от Ньюмаркета к широкому опустевшему побережью Норфолка. Просто, чтобы куда-то поехать, что-то делать, убить время.
Весть о том, что я присутствовал при вскрытии Глинера, дойдет до Джорджа Каспара через день, Тревор Динсгейт узнает об этом, несомненно, узнает.
У меня все еще есть возможность уехать. Еще не стишком поздно. Я могу уехать и не подавать о себе известий.
Я покинул побережье и поехал на своей машине в Кембридж. Остановился в отеле «Юпиверсити армс» и утром отправился в фирму «Тайрсон фармасьютиклз вэксин лэйборэториз». Спросил мистера Ливингстона, и он вышел ко мне.
— Мистер Холли? — Ливингстон пожал мне руку. — Мистер Армадейл звонил мне и объяснил, что вам нужно. Я полагаю, что могу помочь вам.
Он привел меня в большую лабораторию, стеклянные стены которой выходили с одной стороны в коридор, с другой — в сад, и с третьей — и соседнюю лабораторию.
— Это экспериментальный отдел, — сказал он. — Итак, задайте свой вопрос.
— Да, да… Как случилось, что лошади, которых вы использовали в сороковых годах для получения сыворотки, заразились эризниелоидом?
— Мы опубликовали материал на эту тему, не так ли? До моего прихода сюда, разумеется. Но я слышал об этом. Да. Что ж, такое может случиться. Хотя и не должно. Обыкновенная небрежность, понимаете?.. Вам известно что-нибудь о производстве сыворотки против эризипелоида? — спросил он.
— Считайте, что почти ничего.
— Тогда я объясню вам, как объяснил бы ребенку. Не возражаете?
— Прекрасно.
— Вы делаете инъекцию живой культуры эризипелоида лошади. Я сейчас говорю о прошлом, когда для этого использовали лошадей. Кровь лошади вырабатывает антитела для борьбы с микроорганизмами. Но лошадь не поддается заражению, потому что такая болезнь бывает только у свиней. Иногда стандартная культура эризипелоида теряет силу, и для того, чтобы сделать ее снова вирулентной, мы пропускаем ее через голубей. Это обычная практика. Живые вирулентные микроорганизмы, взятые от голубей, были помещены в чашки, в которых находилась кровь. Там они размножались. Таким образом получалось достаточное количество для инъекций лошадям. Кровь на чашках была бычья. Но однажды из-за чьей-то небрежности микроорганизмы были введены в агаро-кровяную среду, которая была приготовлена не на бычьей, а на лошадиной крови. В результате получился мутантный штамм. — Он сделал паузу. — Никто не сознавал, что произошло, до тех пор, пока мутантный штамм не был введен лошадям, которых использовали для получения сыворотки, и все они заболели эризипелоидом. Мутантный штамм оказался поразительно устойчивым. Инкубационный период составлял сутки-двое после прививки, и всегда вслед за этим развивался эндокардит, то есть воспаление сердечных клапанов.
В соседнюю комнату вошел молодой человек в расстегнутом белом халате, и я видел, как он ходит и что-то ищет.
— Что было дальше с мутантным штаммом? — спросил я.
Ливингстон помолчал, потом произнес:
— Мы сохранили немного, я бы сказал, как диковинку. Но, конечно, сейчас он уже ослаблен, и для того, чтобы восстановить в полной мере его вирулентность, его надо было бы…
— Ясно… пропустить через голубей.
— Именно так, — подтвердил он.
— И какая нужна квалификация, чтобы пропустить его через голубей и потом вырастить культуру на агаро-кровяной среде?
Он заморгал.
— Я, конечно, мог бы это сделать.
Молодой человек в соседней комнате заглядывал в шкафы.
— А есть ли где-нибудь в мире, кроме этой лаборатории, образцы такого мутантного штамма? Точнее, послала ли ваша лаборатория какие-то образцы в другие места?
— Не имею ни малейшего представления. — Ом посмотрел через стекло и показал на человека в соседней комнате. — Вы можете спросить Барри Шаммока. Он должен знать, так как специализируется на мутантных штаммах.
Я знаю это имя, пронеслось в моем мозгу. Я… о боже.
Меня охватила дрожь.
— Расскажите мне о вашем мистере Шаммоке, — попросил я.
Ливингстон был прирожденным болтуном и не усмотрел в этом никакого подвоха.
— Он с трудом выбился из самых низов. До сих пор сохранил акцент.
— Какой акцент?
— Северный. Точно не знаю. Какое это имеет значение?
Барри Шаммок не был похож ни на одного человека из тех, кого я знал. Я спросил медленно, неуверенно:
— Вы не знаете, у него есть брат?
На лице Ливингстона появилось удивление.
— Да, есть. Как ни странно, букмекер. — Он помолчал, припоминая. — Его имя похоже на Терри, не Терри… Тревор, точно. Иногда они приходят сюда вместе.
Баррн Шаммок прекратил поиски и направился к двери.
— Хотите познакомиться с ним? — спросил мистер Ливингстон.
Потеряв дар речи, я мотнул головой. Меньше всего я xoтел, чтобы меня представили брату Тревора Динсгейта в помещении, полном вирулентных микроорганизмов, с которыми он умел обращаться, а я нет. Шаммок вышел из комнаты в коридор, которым был виден сквозь стеклянную стену, и повернул в нашу сторону. Только не это, мысленно вскричал я.
