— Ребята, вы спите? — повторил настойчивый женский шепот и ведущий резко дернул головой, просыпаясь и пытаясь понять, где он и что вокруг. Ремень резанул плечо и вернул летящее сознание в тело развалившегося в анатомическом кресле пилота с пальцами на гашетках. Вокруг был полумрак, лишь слегка помигивал зеленым тактический экран, да на центральном пульте блекло тускнели подсвеченным контуром клавиши перехода в боевой режим.
— Уже нет… — Андрей с сожалением пожевал губами, блин, так спалось… ну, зачем было будить.
— Перейдите на запасную, плюс двадцать пять, поговорим…
Лады, двадцать пять, так двадцать пять. Пальцы привычно поклацали по клавишам настройки бортового компьютера связи.
— Второй, ты слышал?
— Ага, я тута, — сонным голосом процедил Леха, — Вот е-мае, мне такой сон снился…
— Мне тоже… такой…
— Перешли? — ее голос был явно взволнованным. — Здесь что-то происходит. Вы у меня были одни, честно говоря, я на вас зачет сдавала… Всего-то три часа оперирования. Но потом что-то случилось, курсантов не отпускают. Мне в управление передали еще десять пар. По штабу тревога, спешно вызываются операторы, во дворе развернули мобильный пульт на четыре тысячи операторских мест. Глядите на тактический экран…
Андрей машинально щелкнул переключателем и пальцем повел масштабирующую планку, меняя крупность изображения. Глаза среагировали первыми и зрачки исполнили букву «о». На предельном для пилота, ротном увеличении, весь экран покрылся мерцающими зелеными точками. Их было много, несколько сотен точно.
— Мать… — выдохнул Леха. — Нас тут дохера, как оказалось…
— Я пролистываю вплоть до армейского масштаба — везде концентрация сил. Что-то будет. Нам сказали, что тревога-один, мы ночуем прямо в штабе, вахта двенадцать часов…
Это при положенных пяти. Сколько же войск они стянули, если центральному штабу не хватает операторов… едрить… Мозг проснулся окончательно. Под ложечкой тоскливо засосало. Ничего хорошего не будет.
— Слушай меня, девочка… — Андрей говорил медленно, вкрадчиво, с теплыми нотками, но твердо, тон не допускал никаких возражений.
— Слушай меня, — продолжил он, — Главное — не волнуйся. Ты должна быть спокойна. Не суетись, если вдруг что-то забудешь — кричи, я помогу. Самое главное, не подставляй наш тыл и фланги. И я тебя прошу…
Он на секунду умолк.
— Очень прошу, — голос стал грустным, — Я понимаю, что вам промывают мозги про слабость человеческой природы. Что вопли пилота слушать не нужно, мы все просим об одном и том же. Да, просим, это наш единственный шанс выжить иногда. Я тебя очень прошу, когда я тебе скажу — переводи в ручной режим. Я не буду злоупотреблять. Здесь будет каша через пару часов. Мы тут не на хоровое пение собрались. Когда начнет колбасить — труба. Нам очень нужно выжить. Здесь всем нужно выжить. Но я обещаю, что попрошу про ручной режим только тогда, когда иного выхода не будет совсем. Ты можешь спасти наши жизни… Я на это очень рассчитываю…
— Но…
— Катюш, молчи, я сказал, а ты подумай… Все равно решать только тебе, мы ведь в одностороннем порядке живем, как черви…
— Я боюсь… — голос девочки дрожал, можно было даже расслышать хлюпанье и шмыганье. Захотелось обнять ее за плечи, прижать голову к плечу и успокоить, нашептывая какие-то смешные глупости.
— А вот этого не стоит! — самому интересно, кому он сейчас это сказал… — Бояться не нужно точно. Тебе ничего не угрожает, до резни тебе пару тысяч верст, если напрямик. Голова нужна ясная, мысль сосредоточенная.
— Я за вас боюсь, дураки… — Катя ревела уже в открытую.
— А ничего нам не сделается, да, Леха? Мы уже пять лет тут штаны протираем, никакая зараза не берет. И в этот раз мы на базу вернемся, и спиртику жахнем. Мы заговоренные с Лехой…
— Да, точно… — Леха храбрился изо всех сил, его голос дрожал, но говорил он довольно уверенно. — Мы с Петровичем уникальные, про нас даже байки ходят. Выживаем в любой передряге.
Старшой усмехнулся… эх, молодость, зеленость… а ведь и самому страшно. При такой концентрации техники в ротном масштабе визирования, несложно посчитать, что на небольшом пятачке собрана сила по-крайней мере четырех механизированных армий. Намечается большой паштет. А неопытных операторов поставят в прорыв.
— " Петрович, что теперь? Что буде-то?" — вспыхнуло на экране окошко самодельного чата.
— " Воевать будем. От нас мало зависит. А то, что зависит — будем делать. Держи мне спину и правый фланг. Не тормози. От нашей скорости зависит здоровье. Врать не буду, Леха, я таких масштабных посиделок не помню… Ты только не нервуй. Если все сделаем правильно — еще бухнем".
— " Боязно что-то… Да и оперирует нас, ты сам знаешь… Малолетка… Боюсь я…".
— " а толку? Все равно ничего не изменишь. Заистеришь и пульт бросишь — сразу придумывай, что на страшном суде говорить будешь. А будут руки дрожать — пользы от тебя будет мало, для тебя же в первую очередь. Поэтому, расслабляйся, дружище…"
Легко сказать — расслабляйся… Сердце тукает уже прямо в горле. Хочется пить. И срать. Мама… Это ж точно конец… Если вы знаете способ сохраниться в точке столкновения десятка тысяч единиц бронетехники, разрывающей друг друга всеми доступными способами — срочно сообщите. Адрес в штабе. Леха разжал зубы, которые непроизвольно стиснул так сильно, что закровоточили десны. Шумно выдохнул, ероша шевелюру. Ладно, прав Петрович, толку истерить…
Нужно работать.
Ведомый углубился в пульт, тестируя систему и проверяя в первую очередь внесенные самовольно изменения. Не хватало еще вырубиться в бою.
Андрей, напротив, развалился в кресле, закинув руки за голову и улыбаясь каким-то своим мимолетным мыслям. Страх был, конечно, такие уж мы твари, цепляемся за жизнь изо всей мочи, не разбираясь, как живем, что чувствуем при этом.
Но бояться Петровичу было просто глупо. Уже перебрал все здравые лимиты, давно должен был ласты склеить. А вот сила высшая дарит упорно день за днем, хотя давно ее уже об этом и не просил… Даст Бог, и в этот раз пронесет. А не пронесет — чего уж там, по ту сторону будет явно лучше, чем здесь…
— Кроты, подъем! Ваша мама пришла, молока принесла! — веселый голос бесцеремонно вторгся в предсмертную медитацию. — Петрович, ты в землеройки записался??
Васька из бригады техобслуживания. Весельчак. И молодец. Ему чего печалиться-то.
— Ну да, типа того. Будь моя воля — я бы отсюда и не вылезал. Ты нам горючки привез?
— И горючки, и колючки, — сверху по кабине затопотали ноги, — давай, интерфейс на бочку.
