Воины столпились рядом с девушкой, а потом расступились. По старинному обычаю вождь племени на руках принес и передал вдове тело мужа, завёрнутое в покрывало. Несчастная вдова заплакала, закрыв лицо руками, затем открыла полог, поцеловала в лоб труп, отвернулась и ушла.
Похоронная процессия направилась к окраине селения. Там, к удивлению Аюна, уже горели погребальные костры. Тело воина положили на возвышение, которое уже вовсю горело. Джеронимо поставил ему на грудь деревянную статуэтку какого-то божка. Через пару часов всё было кончено. Пепел воина развеяли по ветру. Но сам обычай сжигать тела соплеменников был как две капли воды похож на тот, который существовал в погибшем племени нашего молодого героя.
После печального обряда Джеронимо сделал знак Аюну следовать за ним. Вдвоём они направились к вигваму той самой молодой вдовы. Вождь племени, велев юноше остаться, отогнул полог жилища и вошёл внутрь. Через некоторое время, достаточное для того, чтобы наш герой стал переминаться с ноги на ногу, вождь вышел в сопровождении девушки.
— Аюн и Дмитрий будут жить здесь. Тэхи будет ухаживать за раненым, пока он не выздоровеет. Затем странники покинут племя, но никому не расскажут о его местонахождении.
— Спасибо… Разреши задать тебе вопрос.
— Пусть молодой воин говорит.
— Скажи, почему вы убили всех людей в той деревне? Не пощадили ни женщин, ни детей, ни стариков?
Джеронимо задрожал, лихорадочно провёл ладонью руки по векам. Несколько минут он собирался с мыслями, а потом начал тихо рассказывать:
— Потомки алгонкинов — законные владельцы этих земель. Индейцы первыми пришли сюда. Здесь они жили многие зимы в мире и согласии с природой. Охотились, ловили рыбу.
Вождь невольно сглотнул, замолчал. Юноша же, незаметно для себя, закрыл глаза, перед которыми всплыли картины давно минувших дней. Джеронимо продолжил рассказывать, а наш герой видел разыгрывающуся драму, словно старое кино:
— Первых белых, которые приплыли на деревянных больших пирогах, алгонкины встречали, как дорогих гостей. Делали им подарки, делились землёй. Но им всё было мало. Они привезли чёрных людей, сделали их своими рабами. Отняли всё, а мой народ превратили в изгнанников. Предки Джеронимо пробовали сопротивляться, но бледнолицых было слишком много. На смену павшим приходили новые. И так без конца. А алгонкинов становилось всё меньше. Горстка выживших признала власть белых. Их согнали в резервации, спаивали огненной водой. А потом великий Манабозо покарал белых людей. Индейцы же смогли выжить. Леса укрыли их, плодородная земля и животные дали еду, кров. А чёрные со временем превратились в чудовищ. Теперь они не щадят никого. Убивают и поедают всех. Без жалости, без сожаления. Они как саранча — плодятся и убивают, плодятся и снова убивают. Потомки алгонкинов вынуждены прятаться от них и копить силы для решающей битвы.
— А разве…
— Прости, что Джеронимо не дает говорить. Но ему кажется, что он ответил на вопрос. Аюн не говорил, что вопросов будет два.
— Да. И ты меня прости.
— Тэхи должна познакомиться. Это Аюн. Он — гость.
С этими словами индеец отогнул полог вигвама, быстро выскользнул наружу и ровными, пружинящими шагами удалился.
Аюн и индианка остались одни. Находившийся в полубессознательном состоянии Ляховский был не в счёт. Девушка старалась не смотреть на нашего героя. Она просто сидела в углу, подавленная болью утраты своей второй половинки. Юноша тоже не знал, как заговорить с ней. Только урывками рассматривал.
Ей вряд ли было больше двадцати лет. Маленькая, по грудь юноше, с длинными чернильными волосами, заплетёнными в тугую толстую косу. Примитивно вытканная, длинная, почти до пят, одежда, напоминающая своим кроем римскую тунику с опять таки длинными рукавами скрывала стройное молодое тело с маленькой грудью и плоским животом. На лице светились тёплые оленьи глаза. Красоту портили, на взгляд европейца, лишь довольно крупный нос и слишком выделяющиеся скулы. Руки, а, точнее, кисти, были не ухожены, что свидетельствовало о каждодневной тяжёлой работе. Так, ногти были обгрызены почти до половины, кожа на ладонях была грубой и потрескавшейся.
За недолгое время замужества девушка так и не смогла забеременеть. Но в её теперешнем положении это было скорее в плюс, чем в минус. Другие молодые люди в племени охотнее ей заинтересуются, зная, что не придется воспитывать чужого ребёнка.
Дмитрий, лёжа на шкурах, вдруг зашевелился и застонал. Аюн тут же склонился над ним. Индианка же равнодушно продолжала смотреть в пустоту.
— У тебя есть травы? — спросил юноша. — Может быть, есть тысячелистник, крапива, подорожник? Мох сфагнум?
— У Тэхи нет ничего, — вдруг грубо ответила девушка.
— Но ты говоришь неправду! Джеронимо сказал, что…
— Джеронимо ошибся. Если бы не чужестранцы, мой муж был бы жив.
В этот момент полог вигвама распахнулся, внутрь вошёл воин из ближайшего окружения вождя. Как оказалось, он всё это время находился рядом. Воин звонко треснул Тэхи по щеке так, что она зарделась, а затем произнёс:
— Кто такая женщина, чтобы говорить плохие слова про вождя? Или Тэхи забыла, что вождь сделал для народа? Джеронимо приказал лечить этого бледнолицего. Тэхи обязана слушаться, иначе она будет наказана. Техи поняла?
— Поняла.
Воин вышел, а девушка, едва сдерживая слёзы, достала сложенную тонкую шкуру, развернула её. По жилищу тут же разнёсся характерный травяной запах. Индианка, стараясь не смотреть ни на Аюна, ни на Ляховского, перетёрла траву в маленькой ступе каменным пестиком, перемешала порошок с топлёным жиром, после чего смазала лицо, плечи, рёбра, живот и руки Дмитрия.
Потом она так же, безмолвно, приготовила ужин, состоящий из варёного оленьего мяса и незнакомых юноше овощей. Оставшийся мясной бульон она влила в рот Дмитрию, у которого, по счастью, челюсть осталась целой. Два выбитых зуба были не в счёт.
Уже далеко за полночь Тэхи задула лучину, улеглась на шкуры и уснула. Аюн последовал её примеру. Так закончился этот день, а за ним прошли ещё две недели, необходимые для того, чтобы Ляховский смог оправиться от жесточайших побоев, нанесённых ему толпой дикарей. Джеронимо лично приходил узнавать, как идут дела у бледнолицего, но пока воздерживался от расспросов. Он прекрасно знал, что юноше было мало что известно о намерениях этого силача, а потому предпочёл немного подождать.
За прошедшие две недели световой день заметно удлинился. Обычно низко висящее на юге солнце подвинулось на север, его лучи стали падать более отвесно. Наступила первая долгожданная оттепель.
Скопившийся на ветках деревьев снег то и дело соскальзывал с зелёной хвои и с едва различимым хлопком шлёпался вниз на сделавшийся серым, тонким и ноздреватым наст.
Лес немедленно отозвался на скорый приход весны птичьими песнями, которые состояли из разнообразных щебетаний, свиста, щёлканья, чириканья, воркования, кукования и много чего ещё. От зимней спячки проснулся и заревел медведь, которому ледяная вода, видимо, залила берлогу.
Индейцы тоже вовсю готовились встречать весну. По этому случаю они нарядились в свои лучшие наряды и спешили к ритуальному месту. Праздник «О-скин-не-ге-тах-га-вин», или «праздник юношей», Аюну был хорошо знаком. Ведь он сам, не более чем полгода назад был его непосредственным участником. Молодым людям нужно было доказать, что они готовы стать взрослыми. То есть, добыть своего первого зверя. Основное отличие от обычая народа нашего героя состояло в том, что индейские вчерашние мальчишки, к тому же, были обязаны соревноваться в беге, верховой езде, стрельбе из лука и бою на томагавках.
Аюн, которому за хорошее воспитание и поведение дали возможность свободно гулять по поселению, по такому случаю пристроился поудобней на жерди загона и принялся наблюдать. Вот раздались звуки ударов в барабаны, под которых в центр ритуального места вышел вождь в праздничном пёстром одеянии и в длинном, до земли головном уборе из орлиных перьев. Под всё ускоряющийся ритм барабанов он исполнил древний танец.
В наступившей тишине шаман, облачённый в волчью шкуру с оскаленной мордой, вручил юношам пимаки, то есть индейские флейты, изготовленные из двух половинок кедра. Так началось первое соревнование. Исполнителю самой красивой мелодии девушки вручали бусинки. Побеждал тот, у кого бусинок было больше и хватало на ожерелье.
Затем началось второе соревнование — стрельба из лука. Участникам раздали оружие, выдали по пять стрел, поставили мишень в виде чучела оленя, набитого сеном. Тут Аюн не утерпел, спрыгнул со своего насеста и, аккуратно протиснувшись, оказался в первых зрительских рядах. Он уже успел заметить, что индейские луки были короче тех, что изготавливались в его племени. И наконечники были из серого камня.
