— Хорошо. — Арик напоследок шмыгнул носом и отключился.
— Пошли! Ираклий, бросай свою газету.
Ираклий встал, но газету не бросил. Свернул и забрал с собой. А Лайк по дороге к служебному входу даже никого не поцеловал.
Нормальному человеку, чтобы попасть из «Виктории» в подъезд дома, понадобилось бы выйти наружу и дважды свернуть налево, за угол, на проспект. Иным, понятное дело, ничего подобного в голову не пришло миновав сияющую никелем кухню, все просто шагнули сквозь несколько стен и оказались на лестничной площадке, у лифта.
— Мха тут, — пожаловался Швед, озираясь, и досадливо сплюнул. — Мож, поморозить?
— Поморозь, коли охота, — позволил Лайк.
В ближайшие несколько секунд синему мху, обитателю сумрака, стало сильно нехорошо. А там и лифт пришел.
Механизм это был почтенный, заслуженный, а посему он скрипел, взвизгивал и трясся, как и положено почтенному механизму, за которым ухаживает нетрезвый украинский лифтер с невозможной фамилией Кенгурогов. Тем не менее невозможная фамилия была выведена зеленой краской на табличке немного выше кнопки вызова — «Ответственный механик Кенгурогов В. П.». Лайк уверял, что фамилия прежнего нетрезвого механика была еще хлеще Алигагатор. Алигагатор И. С. Турлянский когда-то предположил, что в училище, готовившее киевских лифтеров, отдали целую группу бывших детдомовцев, которым порою дают куда более причудливые фамилии. Возможно, так оно и обстояло…
Вознесясь к девятому этажу, лифт облегченно вздохнул и с почти ощутимым усилием раздвинул створки.
Арик нервно курил перед дверью в тамбур. У Ираклия при виде этого чуть газета из рук не выпала. Лайк со Шведом тоже… удивились.
— Арик? — с чувством произнес Швед. — Ты чего это?
Турлянский молча погасил окурок о стену и уронил под ноги.
— Входите, — угрюмо сказал он. Пока не вошли и не расселись на модерново обставленной кухне, никто не проронил ни слова.
— Значит, так, — начал Арик через полминуты. — Рассказываю по порядку. До аэропорта мы доехали нормально; и в аэропорту тоже все нормально еще было. А вот дальше… Короче, минут через десять после взлета Тамара стала резко терять силу и сползать по уровням вниз. Причем сама она этого не замечала. Еще минут через двадцать это прекратилось.
Лайк мгновенно просканировал Тамару — прямо из кухни.
— Третий уровень, не выше, — сообщил он задумчиво. — Ну и ну!
— Еще в самолете она стала засыпать. До такси я ее практически на руках донес, а в квартиру пришлось вторым слоем… В общем, спит до сих пор. Будить я не решился. В принципе, ты и сам, наверное, уже видишь выглядит вполне здоровой и довольной собой волшебницей третьего уровня.
— Что за ерунда? — спросил Ираклий и часто-часто заморгал. — Лайк, ты о таком слыхал?
— Нет, — честно признался Лайк. — Но чего-то подобного я ожидал.
Все настороженно уставились на шефа, и тот счел необходимым пояснить:
— Скажем так: я ожидал не каких-либо событий, связанных конкретно с изменением силы Тамары. Я ожидал событий вообще, причем практически не поддающихся прогнозированию.
— Непонятно, но здорово, — прокомментировал Швед.
— Все, что произошло в Питере, лишь верхний слой целой системы событий, дерн над военной базой, — добавил Лайк, но от достаточно поэтического сравнения его слова понятнее не стали.
— Ты внимательно смотрел на Питер через сумрак там, в верхнем холле гостиницы? — зачем-то спросил Лайка угрюмый Турлянский.
Шеф Темных усмехнулся:
— Арик! Если я вообще на что-нибудь смотрю, то всегда смотрю внимательно. Неужели я должен ТЕБЕ это объяснять?
Арик вяло мотнул головой — отрицательно. Мол, не должен.
— Тогда что скажешь? Сначала я хотел бы услышать тебя. — Голос Лайка звучал в меру требовательно.
Турлянский понимающе кивнул, а потом нехотя указал пальцем на окно.
— Вчера, — сказал он, — я взглянул с высоты на ночной Киев. Тут, конечно, не восемнадцатый этаж, а всего лишь девятый, но и отсюда кое-что видно. И вот что я заметил, коллеги. Киев виден как сумма различных аур, разнородных и непохожих друг на друга; в этом море, светящемся будто радужные островки, — ауры Иных. Так и должно быть, если задуматься. А Питер светил ровно, будто гигантский монохромный фонарь.
— Молодец, обратил внимание, — похвалил Лайк. — Выводы?
— Либо у всех до единого питерцев сходная — да что там сходная просто одинаковая! — аура, либо мы видели не ауру людей и Иных, а нечто… другое. И у меня есть одна, надо сказать, довольно рискованная аналогия.
— Например? — Лайк слушал с живейшим интересом.
— Например, если отвлечься от глобальности масштаба, примерно так же выглядит аура недавно инициированного Иного, который еще не определился со своим отношением к миру.
— Либо наоборот, вполне определился и выражает свои эмоции с первобытной прямотой, — добавил Лайк. — Арик, ты однозначно засиделся в провинции! Насчет перевода в Киев ты уже слышал. А вы, кстати, еще нет, так что сообщаю. — Лайк глянул на Ираклия и Шведа. — И еще: тебя, Швед, можно наконец-то поздравить с повышением. С сегодняшнего дня ты — глава причерноморского Дневного Дозора. На этот раз не отвертишься!
— Погоди. — Швед нетерпеливо замахал ладонью перед лицом. — Давай-ка сначала с Питером разберемся!
— Давай, — усмехнулся Лайк. — Вот, к примеру, ты на этот счет можешь внятно высказаться?
— Я — нет, — поспешно выпалил Швед.
— Ай-ай-ай. — Лайк укоризненно покачал головой. — Мелко играешь, Швед. Не надо изображать тупого, от нового кресла это тебя все равно не убережет. Давай выдвигай гипотезы! Чья это может быть аура?
Швед послушно наморщил лоб, но ни к чему в итоге не пришел.
— Понятия не имею! Нечто расположенное под Питером? Какой-нибудь особо могущественный артефакт всплывает? Или очнулся какой-нибудь величайший маг древности?
— Мелко! Примитивно! Ты Конан Дойля читал? «Записки о Шерлоке Холмсе»? Вспомни принцип великого сыщика — отбрось все действительно невозможное, а то, что останется, — и будет истиной, как бы неправдоподобно она ни выглядела!
— Откуда мне знать, что возможно, а что невозможно? — мрачно переспросил Швед. — Тридцать лет назад я считал невозможной магию.
— Погоди, погоди, — вмешался Ираклий, снова начиная часто моргать. — Ты хочешь сказать, что белый фон это…
— Да! Именно! — с жаром подтвердил Лайк. — Пацаны не помнят старых времен, они родились в белом фоне городов и попросту не замечают его!
— Вот чего мне не хватало в Питере, — пробормотал Ираклий, озарившись. — А раньше фон был, я помню!
