— Насколько я знаю, — возразил он, — крылья машут в соответствии с законами аэродинамики, И ты свои вдохновенные «Лепестки» пишешь, соблюдая правила грамматики, запятые расставляешь, где полагается.
Я махнул рукой:
— Мих-Мих, ты непробиваем. Не лезь ты в искусство со своими алгоритмами. Неси их в соседнюю квартиру, туда, где пахнет жженой резиной.
Послушался он меня. Буквально на следующий же вечер услышал я, что знакомые шаги миновали мою дверь, направляясь в глубину коридора, в номер 442. И на второй день тоже. И на третий. Я даже приревновал немножко.
— Ревновали? — спросил следователь быстро.
— Ну, знаете ли, обидно все-таки. Друзей не так много в старости, после работы хочется покалякать о том, о сем, тащиться куда-нибудь сил нет. А тут собеседник рядом, разговоры занятные, нестандартные: не о болезнях, заработках, квадратных метрах. Спектакль разыгрываем: будто бы он гость из космоса, а я земные порядки объясняю. Привык уже к новому другу-товарищу. И вдруг полный разрыв из-за литературоведческого спора. Задет я был. Но решил не лезть в бутылку и на четвертый день или на пятый, заслышав знакомое шарканье в коридоре, выждал несколько минут для приличия и тоже сунулся в квартиру к изобретателю. Соседи давние, отношения простые, могу заглянуть без всякой дипломатии.
Я говорил уже, что изобретатель Уткин — человек приятнейший, доброжелательный и обязательный, всегда готовый прийти на помощь. Но активная доброта его сочетается с непримиримой воинственностью. Две войны ведет он перманентно: внешнюю — за признание своих изобретений, и внутреннюю — за квадратные метры в собственной квартире. Зимой одолевают жена с мамашей — выжимают его на лестничную площадку к мусоропроводу, а летом, когда детишки на природе, Тимоша берет реванш, все комнаты захватывает, заполоняет ванную и даже кухню.
Поскольку время было летнее, Тимоша торжествовал сезонную победу. В лучшей комнате обеденный стол был завален бумагами, под столом громоздились аккумуляторы, кресло было отодвинуто к стене, над ним красовалась надпись: «Осторожно, кусается!» Вдоль всей стены, справа и слева от кресла, на полках стояли картонные папки с наклейками: «Драка № 1», «Драка № 2» и т. д. Всех драк было 236, по числу заявок, но папок гораздо больше, потому что драки бывали и многолетние, многотомные: драка 1-а — за признание, драка 1-б — за внедрение, драка 1-в — за вознаграждение.
Кроме того, канцелярия эта была иллюстрирована сатирическими картинами. Тимофей — мастер на все руки — и рисовал выразительно. Особенно удачно получались у него карикатуры на самого себя: взлохмаченные волосы, решительный нос колуном, раздвоенная бородка, кадык на худой и длинной шее. На одной из картин Уткин изобразил себя в виде Дон Кихота, атакующего мельницу, на крыльях которой было начертано «Патенты». На другой картине уже не рыцарь, а витязь, с таким же колуном-носом, разил отвратительных крыс, обгрызающих тоненькое дерево. Чтобы понятно было, что именно подразумевается, на кроне было написано «Энергия», на почве — «Горючее», на стволе — «Передача», а на крысах — «Потери-потери-потери». С потерями вел борьбу отважный витязь изобретательства. На последней же картине Тимоша изобразил себя в виде громадного медведя, выпивающего море, Черное, судя по очертаниям.
Когда я вошел, хозяин как раз давал объяснения по поводу этой третьей картины. Она иллюстрировала самоновейшую идею Тимоши, он привез ее с юга две недели назад. Другие люди, лежа на пляже, нежатся на солнце, загорают, прикрыв нос бумажкой, а наш изобретатель размышлял о глубинах Черного моря, насыщенных — он где-то об этом вычитал — сероводородом. И тут у него родилась идея: ведь H2S — горючее, значит, его можно жечь, энергию получать, а заодно и серную кислоту — сырье для производства удобрений.
Пришелец заинтересовался:
— Это самая выгодная энергия на Земле? — спросил он.
Тимофей начал с жаром объяснять:
— Ну, не самая выгодная. Термоядерная и щедрее и имеется повсеместно. Но на термояде сидят институты, им моя подсказка не нужна. А тут бросовое богатство, никем не замеченное. И главное, идея красивая: топливо из даровой воды.
— И вы посвятили себя этой красивой идее? — продолжал допытываться Шестаков.
— У меня таких идей знаете сколько? — похвалился Тимофей. — Эта пока в запаснике, я на нее еще папку не завел. А сейчас в голове другое, неотложное. — он указал на витязя, разящего крыс. — Потери, потери, потери! Существует сезонное бедствие: лед нарастает на проводах, обрывает их. Целые районы обесточиваются. Знаю, есть антиобледенители разного рода. Не то, не то! Я должен придумать что-то оригинальное, надежное, остроумное.
— Это самые большие потери? — упорствовал Шестаков. Видимо, его интересовало, верно ли направлены усилия нашего Кулибина.
— Ну, не самые большие, — признался Тимоша. — В проводах теряется и десять и пятнадцать процентов на дальних передачах. А ведь каждый процент — энергетика небольшой страны. Целые страны работают на нагревание атмосферы!
— Так почему же вы не занимаетесь теми потерями? — настаивал Шестаков.
Тимофей даже руки воздел с возмущением:
— Экий ты непонятливый! Передачу без проводов, гелий, сверхпроводимость — это поручат крупным ученым, даже целым институтам. А я изобретатель, я отсюда вынимаю дешевые решения, — он постучал себя по лбу, — свеженькое должен придумать. Вот нарастает лед. Смазку придумали без меня, подогрев есть, автоматика есть. Я лично на искру надеюсь. Искрят провода, а в искрах такая сила! Как сделать, чтобы они дробили лед? Полгода мучаюсь, маячит что-то в тумане, но не складывается. Но я чувствую: в искре решение. И однажды меня осенит, придет такой момент, все сложится в одно мгновение.
Шестаков все слушал, не торопился говорить. Наконец подвел итоги.
— Понимаю, — сказал, — вы как бы комбинатор, создаете новое сочетание из известных деталей. Сочетание! Но по биному вашего Ньютона число сочетаний очень велико, нет смысла перебирать все. Есть же, однако, методика перебора. Вы ищете слабое место — где наибольшие потери? Затем перебираете приемы воздействия: слить, разделить, укрупнить, уменьшить, заменить, изменить отменить… Не так много приемов — не больше полусотни. А воздействий и еще меньше: механические, звуковые, световые, тепловые, химические, электрические…
Тимофей только руками замахал, открещиваясь…
— Чем вы недовольны, товарищ следователь? Вы же и сами просили, чтобы я упоминал все подробности, имеющие отношение к делу. Тогда-то я не понимал, а теперь вижу: все одно к одному. И как же прикажете: подробно или вкратце? Впрочем, дело все равно идет к концу.
