„Значит, ты все знаешь…“ — читала она по глазам.
Некоторое время они просто молчали, переговариваясь взглядами.
— Скажи мне, все нормально? — спросила она наконец, и наткнувшись на мелькнувшую в глазах Бэтмена тень недоумения, пояснила: — Ведь это была не просто ночь для нас обоих?
„Ну зачем же ты сразу об этом? — поморщился мысленно он. — Разве ты сама не знаешь, что „просто ночей“ не бывает?“
— Мы оба… — начал он, но снова замолчал, — слишком пустыми и легковесными были слова, чтобы передать его мысли. А „да“ или „нет“ короткие и неконкретные ответы — по его мнению были здесь и вовсе неуместны. Порой, считал он, лучше промолчать, чем отделаться такой отговоркой.
„Ну вот, — кольнуло девушку раздражение, — он снова не хочет говорить со мной… Значит… значит ли это, что все было зря? Как его можно понимать, если он не говорит мне ничего?“
— Почему ты не можешь мне довериться, почему? — вырвалось у нее.
— Я уже доверился тебе, — он шагнул ей навстречу и нежно посмотрел в глаза.
На Вики это подействовало сильнее любого объяснения.
— Я люблю тебя, — словно помимо воли проговорила она. — С самой первой нашей встречи, — ее голос дрогнул. — Но не знаю, что думать обо всем этом…
„Обо всем этом — или обо мне?“ — снова посмотрел на девушку Бэтмен, несчастный миллионер, одиночка Брюс Вейн.
Слишком большую часть его жизни занимало это двойное существование. В какой-то мере оно было сутью его жизни, а можно ли представить задачу более сложную, чем попробовать объяснить собственную суть другому человеку так, чтобы он понял это так, как понимаешь ты сам? Для этого в первую очередь надо очень хорошо понимать себя. Но кому это вполне удается? Разве что гениям психологии или полным примитивам, но Вейн не относился ни к тем, ни к другим.
Он считал себя обыкновенным человеком, которого провидение толкнуло на необычный путь — и то, скорее по форме, чем по содержанию.
Как он мог объяснить это Вики?
— Слушай, — проговорил он, мучительно подыскивая нужные слова, — я иногда сам не знаю, что думать… Но это что-то… мне кажется, что я просто обязан это делать.
„Это ужасно“, — подумала Вики. — „Ну почему мы не можем просто любить друг друга? Кому нужны все эти сложности?“
— Почему?
Бэтмену показалось, что это был не вопрос, а замаскированный вопль о помощи.
„Ну что ты хочешь узнать от меня? — без слов отвечал он. — Я не могу понять тебя, так же, как и ты не понимаешь меня. Я просто так живу, другие люди живут по-другому… У меня есть призвание, у меня есть долг, который еще не оплачен… И все идет так, потому что не может быть иначе…“
— Потому что никто другой этого не сможет, — ответил он после паузы. — Поверь… я пытался избавиться от всего этого, но не могу. Такие вот дела… — он подошел еще ближе, почти вплотную, чтобы ощутить тепло ее тела, как тогда, ночью… Но от плаща веяло осенним холодом — и только… — Это ведь не идеальный мир, — продолжил он. — Он не может быть идеальным…
Сказав это, Бэтмен снова замолчал.
„Достаточно… если она способна понять — этого хватит. Если же нет… Другие объяснения тоже ничего не дадут“.
„Ну почему? — молчаливо страдала Вики. — Почему я не понимаю?“
Ей казалось, что они говорят на разных языках.
„Уж лучше бы он оказался мямлей, — вспомнилось ей вдруг, — или женатым… Как бы это все упростило. Неужели мне просто не дано понять, кого я люблю — того Вейна, которого встретила в первый раз — или всего целиком, без деления на жизни и образы?“
„Неужели она так меня и не поняла?..“
— Мы просто должны знать, — Вики не узнала свой голос; ей показалось, что за нее говорит сейчас кто-то другой, — сможем ли мы любить друг друга…
Ответить на это могло только время…
На заднем плане замерший на экране Джокер продолжал скалить зубы…
Бэтмен настраивался на сражение без пощады — словно впервые он ощутил всю серьезность своей задачи. Никогда еще в его представлении вопрос не стоял так остро — или он, или Джокер; и никогда раньше он не задумывался над тем, что мог погибнуть сам.
Теперь ему казалось, что все прежние его подвиги были игрушкой, мелкими тренировками перед настоящим делом.
Действительно, только сейчас он осознал, насколько много было в его поступках элемента игры. Можно сказать, что он просто лечил своей неуязвимостью находящуюся где-то в глубине рану от полной беззащитности, пережитой в вечер смерти родителей. Он боялся с тех пор быть слабым — и стал сильнейшим из сильных, получая в минуты сомнений или морального упадка подтверждение ценности собственной персоны.
„Нет, неправда!“ — возмутился он собственными же мыслями, но вынужден был признать, что во многом дело все же обстояло именно так.
Порой во время таких мелких стычек он больше упивался собственной неуязвимостью и исключительностью, чем думал об исполняемом им долге.
Теперь игры подошли к концу.
Круг замкнулся. Перед ним был тот, кто толкнул его на этот путь, и именно на нем Бэтмен должен был проверить истинность собственного пути.
Эта схватка не только должна была привести его к победе, она становилась проверкой всех его личных качеств. Она должна была сказать правду о нем самом.
„Так, хватит этих бессмысленных размышлений по поводу…“ — одернул себя Бэтмен, когда волнение начало превышать им самим установленный допустимый предел. — Лучше сосредоточиться на том, как именно ты будешь сражаться с этим подонком…»
Бэтмен открыл сейф и прикоснулся к доспехам — это хорошо помогало настраиваться на нужный лад. Сама церемония облачения в костюм Летучей Мыши создавала нужное настроение и отвлекала от посторонних мыслей. Простые повторяющиеся движения успокаивают, и само дело представлялось хотя не менее серьезным, но все же более обыденным.
В самом деле — не впервые же он собирается драться. А что такое Джокер? Простой убийца, только сумевший создать вокруг своего имени лишний шум.
И все же особенности были. Впервые Бэтмен не имел права на проигрыш. Джокер должен был быть побежден — любой ценой, даже ценой его собственной жизни.
Судьба, сводя их, не оставила другого выбора.
Вот теперь уже он мог подумать и о том, как можно избежать двойственности положения, в которое ставил его официальный вызов.
«Конечно, лучше всего было бы застичь его на месте сейчас, до начала праздника… Но где он может быть? Так… Джокер — позер, и он не сможет удержаться, чтобы не выкинуть какой-нибудь новый трюк с публичными, эффектно обставленными убийствами… Я идиот, что не подумал об этом раньше. Он кровожаден, он просто бредит убийством и смертью во всех ее обличьях — так неужели он удержится от этого в честь праздника? Драки со мной для полного морального удовлетворения ему не хватит — Джокер слишком жаден на такие вещи. Значит, он готовит новые убийства. С другой стороны он преступник, а у преступников всегда хоть в чем-то, но вылезает примитивность. Они постоянно повторяют в разных вариантах свои первые преступления. Выступление — убийство: такова его обычная программа. Значит, он приступит ко второму действию сразу после раздачи денег. Дальше. Очень маловероятно, чтобы он просто начал стрелять в толпу. Раз он провозгласил себя не просто убийцей, а убийцей-творцом, он не сможет удержаться, чтобы не использовать для этого свои самые сокровенные и совершенные умения. А кроме искусства, к которому можно будет отнести его обязательное для такого демарша фиглярство, он разбирается в химии…» теперь в мыслях Бэтмен разложил Джокера по таким полочкам, что делать выводы было едва ли не смешно. — «В первый раз он подмешивал в продукты отдельные компоненты ядов, во второй — если считать таковым нападение на галерею — применил отравляющий газ. Выходит, и сейчас будет задействован яд. Неважно, в какой форме. Скорее всего им будут пропитаны деньги. Важно другое: для того чтобы получить большое количество жертв — а аппетиты этого монстра растут с каждым разом — ему понадобится и большое количество яда. Вряд ли он станет хранить его при себе, видимо, он заберет его непосредственно перед применением. А где может храниться яд у человека, имеющего химический завод, как не на самом этом заводе? „Эйкерд Кемикалс“ до сих пор не восстановлен — значит, остается компания.
