— Значит, Лаки интересуют азартные игры.
Люк неловко поежился, предвидя, что дальнейшие объяснения будут не из приятных.
— Не совсем.
Он не мог заставить себя взглянуть ей в глаза.
Она молча наблюдала за ним. По мнению Люка, наблюдение длилось чересчур долго.
— М-м-м… рискуя испортить идеальную репутацию провидицы, все же попытаюсь высказать совершенно нелепую догадку… Скажи, имеет ли Лаки какое-то отношение к твоей невероятной удачливости?
Черт, опять она бьет наповал.
— Он называет это Сплетением. Такая штука… не совсем понятная мне, но все, что он способен сделать в своем мире, влияет на то, что происходит в моем. Представления не имею, как именно это срабатывает, но потом он каждый раз долго приходит в себя.
Люк по-прежнему не мог смотреть ей в глаза.
— Чаще всего это всякие пустяки, вроде того, что мяч должен упасть строго по одну сторону от черты, и тогда ты выигрываешь, или по другую, но тогда ты проигрываешь. Или кто-то мысленно подбрасывает монетку и решает дать заказ именно тебе, а не кому-то другому…
Элуин продолжала спокойно созерцать его. Потом так же спокойно отняла руку.
— Или какой-то деревенской девчонке, которую ты едва знаешь, неожиданно взбредет в голову залезть к тебе в постель?
По ее внезапно лишившемуся всяких эмоций голосу было трудно что-то понять.
Робко:
— Д-да.
— Или старый друг ни с того ни с сего вдруг решит нанести тебе визит? Или, может, решится еще кое на что?
Насчет второго Люк не был особенно уверен, но мог предположить, что именно проделал Лаки прошлой ночью.
Потерянно:
— Да.
Она в упор уставилась на него. Лицо непроницаемое, глаза — как два кинжала.
— Прослушай, Элуин, я…
Она повелительным жестом подняла руку.
— Брось. Можешь не разглагольствовать. Я сделала то, что сделала. По своей воле. И если получила тычок-другой… что ж, я знала, на что иду. — Она по-прежнему не сводила с него взгляда. — И вовсе не это меня беспокоит.
Удивленно:
— Разве нет?
Элуин подалась вперед, ожидая, пока он наконец посмотрит ей в глаза.
— Итак, что ты собираешься сделать взамен?
— Ты о чем?
— Для своего лесного духа. Для парня, который рассыпает у твоих ног волшебные дары, хотя каждый раз при этом долго приходит в себя. Чем ты ему отплатил?
Люк заерзал, отчаянно желая отвести взгляд, пялиться, куда угодно, только не в эти пронизывающие серо-зеленые глаза.
— Ну… я… то есть…
— Попробую предположить еще раз. Ему позволено наблюдать. Занять место в зрительном зале и любоваться Люком, его завоеваниями и идиллическими развлечениями.
Ответа ей не требовалось. Достаточно было увидеть лицо Люка.
— Однако это вполне справедливо, потому что ты имеешь полное право подглядывать, как развлекается он. Скажи, Люк, а Лаки часто делит с тобой свои забавы?
— Нет. Говоря по правде, до сих пор жизнь у него была весьма скверной.
— И тебе никогда не приходило в голову, что и ему, возможно, не помешало бы немного помощи с твоей стороны? Что и ты, вероятно, обязан ему хотя бы чем-нибудь?
Грустно, покаянно:
— Нет, признаюсь, я как-то не думал об этом.
Беспомощное пожатие плеч:
— Мы всегда были друг для друга именно тем, кем были. И никак иначе.
Элуин откинулась назад. Наставительно-строгое выражение лица изменилось на задумчивое.
— Прошлой ночью я несколько отклонилась от цели. Сказала, что ты чувствуешь себя незавершенным, потому что тебе не хватает тех шрамов и разочарований, которые день за днем накапливаются у других. Это отчасти верно, но только сейчас я поняла, в чем главная причина. Думаю, пришла пора платить по счетам.
Взгляд Люка из покаянного снова стал унылым.
— Ты права, — пробормотал он, смаргивая непрошеные слезы. — Теперь ты знаешь, почему мне всю жизнь везло.
Глубокий вздох:
— И даже знаешь имя парня, в которого влюблена по-настоящему.
Растерянный взгляд Элуин. Утвердительный кивок Люка.
— Но худшее еще впереди. Сейчас объясню. Когда живешь с чем-то всю свою жизнь, не замечаешь этого, пока оно не исчезает. Я всегда предполагал, что мы с Лаки можем ощущать присутствие друг друга только тогда, когда один спит, а другой бодрствует. Но несколько часов назад я проснулся от кошмара. Думал, что задохнусь. Правда, тут же сообразил: это переживания не мои, а Лаки. С тех пор мне не удается почувствовать его ни во сне, ни наяву. Впервые в моей жизни его здесь нет. И я боюсь.
Элуин коснулась своих губ, неожиданно осознав весь ужас сказанного. Вот и еще одно. Нечто недоступное ее искусству Целительницы.
— Утром ты заметила, что я выгляжу так, словно потерял лучшего друга. Это верно. И сейчас слишком поздно платить ему за все, что он сделал для меня.
Лаки барахтался в море ваты. Она забивала его глаза, уши, наполняла рот отвратительной сухостью, смягчить которую не было ни сил, ни возможности. Какой-то невежественный демон попытался напихать ваты ему в мозг, забив ершиком для прочистки труб пушистые шарики прямо в ноздри, но, не довершив работу, ушел на перекур.
Ему хотелось стереть эту гадость с лица, но руки отказывались двигаться. Нахлынувшая паника спалила часть ваты. Усилием воли Лаки вынудил себя расслабиться. Добиться некоторого подобия спокойствия.
Думай, черт возьми! Как я попал сюда?
Последним счастливым воспоминанием была сцена из Сна. О нагой Элуин, свернувшейся калачиком в объятиях Люка. О почти детском удовлетворении, разлившемся по ее прекрасному лицу. Потом Люк тоже задремал, и занавес опустился.
Да, это действительно было здорово.
Потом… потом… в дверь вроде бы стучали. Или нет?
Трудно сказать.
Он снова заснул.
Потом какой-то шорох.
Кто-то пробрался в его комнату.
В крови взыграл адреналин, но прежде чем он успел шелохнуться, лицо накрыла тряпка. Он знал этот лабораторный запах. Хлороформ.
Лаки попытался вырваться, вдохнуть воздуха, но тут же обмяк.
И пустота.
Какой-то посторонний гул постепенно преобразовался в неясное бормотание, из которого выделились отдельные слова. Вата в ушах постепенно испарялась. Тон разговора был уже вполне ясен: посетители, беседующие у постели спящего пациента. Лаки старательно играл свою роль в драме, надеясь, что и владельцы голосов не подкачают.
— …Пытался, насколько мог, быть ему отцом. Но вы знаете, как с ним бывает тяжело.
Это, конечно, Гривз.
— Уверена, вы желали ему добра.
Энджи. Всего лишь чуточку более искренне, чем произнес бы эти слова сам Лаки.
