Ознакомительная версия.
Лучше об этом не думать. Я подхожу к лежащей туше с некоторой опаской. Со вторым я справился лучше: он совершенно неподвижен. Скорее всего, луч просто точнее попал на один из его жизненных центров. Но прикасаться мертвому монстру все равно не стоит. Наверняка у него припасен посмертный подарок. Посмертный удар, который должен быть у всех этих тварей. Я обхожу его стороной и выхожу из лесу.
– Как дела? – спрашивает Клара. – Ты их встретил?
– Я их убил.
– Слава Богу. Я держала за тебя пальчик.
Она показывает мне скрещенные пальчики.
– Спасибо. Я тронут.
– Я хочу рассказать тебе что-то важное, – говорит она. – Но сначала я спрошу. Почему ты уверен, что Бог существует?
– Странный вопрос, в странном месте и в странное время. Я не уверен, что он существует.
– Но, пойми, это же все меняет. Это придает жизни дополнительный смысл. Пока тебя не было, я думала об этом. Я думала, что будет, если я вдруг умру прямо сейчас. Кто-то выскочит, нападет на меня и убьет. Я боюсь умереть. Этого не было раньше. Раньше я тоже боялась, но боялась не выполнить задание, не дойти. Теперь я боюсь исчезнуть. Просто исчезнуть. Стать ничем. А с людьми такое бывает?
– С людьми всегда так. Люди всегда боятся смерти.
– Нет, я о другом, – говорит она. – Все био-организмы запрограммированы на определенный срок жизни, они сопротивляются смерти, избегают возможного риска смерти и дерутся за свою жизнь. У них может быть страх перед врагом или страх перед болью, но не страх смерти. Но я не боюсь боли. Я боюсь исчезнуть. А ты? Расскажи. Что чувствуют люди?
Я сажусь на траву рядом с нею.
– Страх смерти, – говорю я, – на самом деле смесь трех разных чувств. Первое это чувство «никогда». Больше никогда не будет зимы, я больше никогда не пройду по этой улице, никогда не увижу друзей. Это страх расставания. На самом деле он растворен в каждой минуте жизни, он придает нашей жизни дополнительный оттенок и дополнительную глубину, он заставляет нас смотреть, запоминать и любить. Второй страх – это страх остановки. Люди, имеющие волю, стараются разогнать свою жизнь как огромный и тяжелый поезд; с каждым годом этот поезд несется все быстрее, и вдруг ты видишь, что за дальним поворотом рельсы заканчиваются и понимаешь, что все усилия в твоей жизни были приложены зря. Третий страх – это страх потери. От рождения и до смерти человек выстраивает карточный замок своего сознания, каждый день он пристраивает к нему новые башенки и этажи. Его подвалы заполнены драгоценностями воспоминаний, на нижних этажах работают мощные машины знания и умения, в верхних комнатах прогуливаются разноцветные франты веры, надежды и любви. Но все это имеет смысл не само по себе: эта хрупкая постройка на самом деле лишь отражение в чудовищно кривом зеркале, отражение некой запредельной истины, растущей и крепнущей внутри нас. Сама истина невидима, ее невозможно передать, воплотить в словах или записать каким-нибудь образом. И как только карточный замок разрушится, истина разрушится вместе с ним. Вот этого мы боимся больше всего. Если ты начала бояться смерти, это значит лишь одно – твоя собственная истина уже родилась.
– Моя истина уже родилась? – тихо переспрашивает она. – Что это значит?
– Пойдем, нам нужно спешить.
Мы проходим сквозь лес так быстро, как только возможно. Я иду впереди, на случай встречи с крупными животными или с карликами. Несколько раз животные проходят в стороне, но, к счастью, наши пути не пересекаются. Деревянная крепость стоит так же тихо и кажется такой же безлюдной, как и раньше. Прошло слишком мало времени, чтобы те люди смогли прийти в себя. При переходе через реку я ем несколько рыб, которых ловлю руками в воздухе. Рыбы постоянно выпрыгивают, и ловить их одно удовольствие. Эти создания относительно съедобны, а их икра очень калорийна. Клара тоже съедает свою порцию. Мы не останавливаемся до тех пор, пока не оказываемся у самой границы города. Дальше Клара не может идти в таком темпе. Нам приходится сделать привал. Она ложится на спину и закрывает глаза.
– Тебе совсем не нужно отдыхать? – спрашивает она.
– Я выспался, пока лежал на столе.
– Ты счастливчик. У меня так болят ноги, что хочется их отрезать и поставить новые.
– Это в наших силах, – говорю я.
– Нет, благодарю, не нужно.
Она засыпает и спит с приоткрытым ртом, как ребенок. Здесь прохладно, но ее батарея наверняка хорошо регулирует теплообмен. Она бы не простудилась, даже если бы спала на снегу в одной ночной рубашке. Сколько часов ей осталось жить?
Через сорок пять минут я бужу ее. Она совсем не отдохнула и не хочет вставать.
– Ты можешь опоздать, – говорю я.
– Не надо твердить одно и то же, как попугай. Может быть, это был последний спокойный сон в моей жизни, и ты его прервал. Ты не представляешь, как приятно спать. Неужели этого уже никогда не будет? Представляешь – никогда. Как это может быть? Я ведь спала так спокойно. Ты просто изверг.
– Кто такая Фемида? – спрашиваю я ее.
– Ты сам знаешь, кто она такая.
– Знаю. Но я хочу услышать твою точку зрения. Взгляд изнутри.
– Ну, она очень сильна, – говорит Клара. – И она, как бы это сказать, она твоя противоположность. Ты человек с Луны, ты постоянно витаешь в каких-то своих выдуманных пространствах и никогда не опускаешься за землю. Для тебя слово важнее вещи, а отвлеченные понятия важнее денег. С одной стороны, ты совсем не глуп, а с другой, как еще это назвать, если не глупостью?
– Например, благородством, – предполагаю я.
– Пусть так, если это тебе нравится. Так вот, она совсем другая. Она очень практична. Она добивается результатов.
– Я тоже добиваюсь результатов.
– Это совсем другое. Если ей нужен, например, Северный Полюс, она просто пойдет на север. Ты же в этом случае пойдешь на юг и вернешься к Северному Полюсу через Антарктиду. В этом разница между вами.
– Ты хочешь сказать, она бесчеловечна?
– Да, я именно это хочу сказать. Ты очень правильно все формулируешь. Она совершенно бесчеловечна. Настолько бесчеловечна, что я только сейчас начала понимать смысл этого слова. До сих пор оно было для меня набором звуковых колебаний. Она не имеет никаких внутренних запретов, в отличие от тебя. Поэтому она всегда побеждает.
– Я слышал, она занимается не столько предотвращением преступлений, сколько…
– Не будем об этом! – Она встает. – Ты все-таки разбудил меня. Она служит закону и она сама же его создает. Это значит, что она служит самой себе, но это не делает ее электронной супер-мафией. Если ты хочешь услышать о ней что-нибудь плохое, то можешь не ждать, я этого не скажу.
– Ты можешь с ней общаться?
– Только не здесь. В городе, через специальный терминал. Или на поверхности земли, напрямую. Здесь блокированы все информационные каналы, напрямую связывающие нас с поверхностью. Это из-за имитантов. Они заразили все подземные системы коммуникаций. Это еще одна, самостоятельная форма жизни, с которой мы боремся, но пока безуспешно. Они хитры и разумны. И настолько быстры, насколько быстрым может быть электрический сигнал. Но не думай, что ты сможешь сделать что-нибудь против воли Фемиды. Ты освободился от моего влияния, но ты не можешь освободиться от ее контроля. У тебя есть чип. Она тебя видит. Она увидит тебя, как только ты поднимешься на поверхность.
– У меня нет чипа, – говорю я. – Если бы у меня был чип, я бы давно оказался на том свете. Во время моей последней прогулки в город я встретил одного нашего общего недруга, и он оказал мне услугу: сделал меня свободным человеком и вытащил чип из башки. Понимаешь, если бы у меня был чип, те два слонопотама, которые ждали меня на краю леса, расстреляли бы меня с закрытыми глазами. Они навели бы на этот чип свои электронные пушки, и снаряд бы пошел как по ниточке, прямо мне в лоб. А так, как видишь, я еще жив.
Она с изумлением смотрит на меня.
– Тебя перевербовали?
– Нет.
– Тогда что ты здесь делаешь? Беги со всех ног на все четыре стороны. Тебя же ничто не держит!
– Не знаю, – говорю я. – Может быть, ты мне просто нравишься.
А на земле зима. Вокруг дома навалило снега, и на снегу нет человечьих следов. Есть лишь следы птиц и мелкого животного, бегавшего петлями. То ли заяц, то ли кошка. Я стою на крыльце и наслаждаюсь зимним солнцем. Я совсем недолго пробыл в мире без дня и ночи, но успел соскучиться по солнечному свету.
Дом, куда мы попали, – это точная копия того, что был разрушен при нападении на нас пару дней назад. Клара говорит, что Фемида имеет четыре таких стандартных домика только на территории этого леса. В них все одинаково и все продумано до последних мелочей. Это скорее, не дом, а стандартный комплект оборудования и снаряжения величиной с дом – этакий материальный дистрибутив. Изготавливать подобные вещи – это характерно для машин, которые уважают стандарты гораздо сильнее, чем уважаем их мы. В доме те же комнаты, так же покраска стен и пола, те же занавески на окнах и даже те же самые крупицы беспорядка, которые я замечал раньше – наверняка созданные специально, чтобы дом выглядел хоть немного обжитым.
Ознакомительная версия.
