– Ничегошеньки, вот святой истинный крест.
– Я уже была пленницей дракона, около четырнадцати лет тому назад. Мне едва исполнилось шестнадцать, и я была признана всеми первейшей среди красавиц Аквитании. Тогда-то и пришла беда в наш дом. Впрочем, теперь не скажешь, беда ли: дракон, спавший уже много лет в своей пещере, неожиданно проснулся и потребовал положенную ему дань. Как ни печалился мой отец-герцог, но подвергнуть города и земли страшной угрозе истребления не мог. Так я попала в пещеру чудовища.
Не стану обманывать, он не был жесток ко мне. Я так испугалась тогда, что впала в какое-то сонное оцепенение. Уж не знаю теперь, что мне приснилось, а что было наяву. Однажды мне пригрезилось, что ко мне вошел некий воин, высокий, статный, в чешуйчатой броне. Пожалуй, даже красивый. Он вошел и, сказав, что отныне я принадлежу ему душой и телом, овладел мной. Странный и страшный морок. – Гизелла замолчала, вспоминая тот день, – Может, этого и не было вовсе, лишь почудилось.
А вскоре примчался Дагоберт. Он был удивительно похож на того мужчину, что явился мне во сне. В руках этот славный герой держал окровавленный меч. Он сказал, что победил чудовище, и теперь я свободна. А потом спаситель привез меня к отцу. – Она снова вздохнула. – Я лишь увидела его – влюбилась без памяти, и потому с радостью ответила согласием, когда он просил моей руки. В положенный срок родился он – теперь моя единственная отрада в жизни. Маленький Дагоберт – одно лицо с отцом. Да и характером схожи. Я чувствую в нем ту же силу. – Она всхлипнула, прикрыла глаза, и слезы сами собой покатились по щекам.
– Ну что вы, не надо, – забормотал Карел. – Пожалуйста, не надо плакать.
– А теперь вы. Вы пришли спасти, – сквозь рыдания промолвила Гизелла. – И снова дракон, пещера…
– Карел, ловчие побежали травить Брунгильду. Можешь возвращаться.
Чтоб о ваших провалах трубили, стройте грандиозные планы.
Никита Хрущев
Лис сочувственно поглядел на мертвецки пьяного аббата.
– Вот так всегда. Сначала Господь превращает воду в вино, а потом вино превращает человека в свинью. Вот и получается, что вино – это промежуточная субстанция между свиньей и Богом. Ну, или еще какая-то станция, не суть важно. По-моему, нехилый богословский тезис. Вернется старина Вальдар, надо будет обсудить за рюмкой «Лисового напия».
Настоятель повернулся во сне и забубнил слова молитвы.
– Вот и навечерие пришло, – констатировал Сергей. – Так, нас ждут великие дела, и если Фрейднур не станет отсыпаться после вчерашних ночных бдений, то скоро должен быть здесь. – Лис мягко, стараясь не потревожить собутыльника, стащил аббатскую сутану и приложил ее к себе. – Блин, шо ж они тут все такие мелкие! Одежина получается кавалерийского образца и будет сидеть на мне, как парус на мачте. Придется брюхо накладное подвязать, – ворчал он, раздеваясь. – Разве это высокая мода, достойная меня? Какая-то малохудожественная импровизация!
Он, ухнув, окатил себя холодной водой из стоявшей в углу кадки, мотнул головой, отряхиваясь, напялил сутану и вышел из лазарета. Совсем рядом за крошечной лечебницей у самой монастырской ограды был разбит аптекарский садик. Лис выдернул из земли пару головок чеснока, которым было принято ограждать посевы от вредителей, и стал, морщась, жевать его в надежде отбить винный дух.
– Если шо, – вытирая слезы, пробормотал он, – то хоть вампиры меня не тронут. Ладно, пора готовиться. Одно жаль, с чудесным исцелением не сложилось.
Вскоре за воротами послышался чей-то окрик, ржание коня.
– А вот, кажись, и наш почтовый голубь примчался. С брюхом уже не успеть, но щас шо-нибудь сообразим из подручных средств, – приматывая к телу тюк со своими вещами, заторопился Лис. – Ну, с Богом!
В ворота постучали. Должно быть, Арнульф Вилобородый когда-то слышал о существовании латыни, но этим его познания и ограничивались. Слова молитв, произносимые в храмах святым отцами, казались ему чем-то вроде магических заклинаний друидов и потому внушали доверие. На всякий случай он на своем пути старался не трогать ни тех, ни других.
– Что нужно, сын мой?! – придавая голосу должную величавость, прогнусавил самозваный монах.
– Нам бы отца-настоятеля.
– Да будет тебе известно, мирянин, что в сей час вся братия погружена в такую глубокую молитву, шо до утра не очнется, в смысле, не отвлечется. Ибо тут дело спиритусом попахивает.
– Чем? – переспросили из-за ворот.
– Да лучше тебе не знать, чем. Спиритус – это дух, а раз обитель святая, то и дух святой.
Говоривший из-за стены впал в задумчивость. Но Лис уже вскочил на своего конька и весело гарцевал на нем.
– Короче, настоятель наставляет и настаивает, и пока не настоит, в смысле, не настоится на коленях у алтаря, больше ни одной не примет. Ну, то есть, никого не принимает. Сейчас выйдет к вам преподобный брат Баффи, наш охотник на вампиров, по соизволению его преподобия временно исполняющий обязанности уполномоченного по связям с общественностью. Вот с ним и будете разговаривать.
Лис натянул на голову капюшон с заранее прорезанными дырками для глаз и открыл засов.
– Ну что, дети мои, допрыгались? – старательно пробасил он, похлопывая по ладони осиновым колом. Вид преподобного отца Баффи заставил воинов попятиться. Длиннющий, как жердь, монах с вязанкой чеснока на шее и остро заточенным осиновым колом в руках потряс воображение не привыкшей к рок-концертам публики. Пожалуй, несколько странно выглядели кавалерийские сапоги, торчавшие из-под монашеского облачения. Правда, на них были серебряные шпоры. А кто их там, охотников на вампиров, знает? Может, они, словно петухи, умеют рвать противника ногами?
– Эй, а вы, часом, не упыри? – пробасил Лис. – Чую, попил кто-то тут кровушки… трудового крестьянства. Давайте, колитесь, в смысле, кайтесь подобру-поздорову, а то если я прикалываться начну, то слово вот этим колом в горле станет.
– Да нам бы тут только прочитать, – неуверенно глянув на сердитого монаха, проговорил Фрейднур, стоявший в кругу вояк из отряда Арнульфа Вилобородого.
– А, прочитать? – смилостивился Лис. – Ну, давай! Что у вас там, небось, любовная записка? Знаю я вас, мирян, только о бабах и думаете. – Сергей пригрозил кулаком закоренелым грешникам. – А кто за вас о Боге думать будет? Я что ли? Так я день и ночь о Боге думаю.
– Это не любовная записка, – поспешно заверил Фрейднур. – Это распоряжение нашего господина, Пипина Геристальского. Она, того, на латыни.
– Что, неучи, видите теперь, что знание – сила? Ладно, давайте мне свой меморандум. – Он взял протянутый комисом свиток. – Ага, всем привет, благодарность за честную службу и требование немедленно вернуться в крепость.
