– Игорёк, друг, – представил Игорька Гоша.
– Да, не похож, – разглядывая Солженицына, заключил Игорёк.
Взгляд Солженицына сделался пристальным.
– Интересный у тебя друг… Ну, нечего стоять, пошли на кухню.
– Представляешь, – рассказывал Солженицын, когда они расположились на кухне, – только ты ушёл, пожаловали. Наглые. Без звонка, без телеграммы, без спросу. Печать на приезд, видите ли, купили, так изволь, пляши перед ними. Работу им ищи. Провинциалы отчего-то уверены, что в Москве золотое дно, деньги валяются под ногами.
– Ты даже мне не смог найти, – поддакнул Гоша. – Где здесь работа?
– Вот именно. Я сам исключительно на гранте сижу.
– Вот именно. Просто так на грантах, нигде не числясь, не сидят, брат Солженицын.
– Бери пиво, – Солженицын протянул Гоше бутылку.
– А ему?
– Боюсь, пиво ему не понравится. – Солженицын повернулся к Игорьку: – Вам здесь вообще как, нравится или как?
– Закат за окном, пожалуй, что красивый. Только слишком уж фантастический. Похоже на картины Ван Гога. Впрочем, здесь всё фантастическое.
– Да, Гоша… – задумчиво пробормотал Солженицын. – Ты бы от своего нового друга держался подальше.
– Так он спец с отмороженной памятью. Он не страшный. Денег мне дал, от блатных отбил. У меня же с Катькой тако-ой облом, офигеть какой облом! – понесло Гошу. – Мне теперь домой нельзя. Она там засаду устроила…
– Ну, – обронил Солженицын, – мне тебя пристроить тоже негде.
– А куда мне идти. И потом это… Как сделать так, чтобы Игорёк, ну как спец, мне помог? Он обещал. Игорёк, ты же обещал, а? У него память отморожена…
– Это я уже слышал.
– И он не помнит, как мне можно помочь. А ты, я ему про тебя говорю, Избранный. Ты должен знать.
– С чего ты взял? – взвился Солженицын. – Какой такой Избранный?
– У тебя телефонная связь с Центральным Крематорием.
– Ну и что?
– Отдельный телефон…
– А, пронюхал. А что ты знаешь про Центральный Крематорий?
– Знаю. Не помню, откуда, но знаю, что там судьбы изменяют против правил. И вообще… Транспорт туда не ходит, сектор под спецохраной. А у тебя прямая линия с ним. Вот. Ты извини, Иван, ты меня вынуждаешь это говорить. У меня выхода нет. Меня Катька на органы разберёт.
– Ладно, Гоша. Позвоню я, куда следует. Там разберутся. Посидите.
Солженицын вышел.
Гоша со скорбным видом смотрел на закат, а Игорёк привыкал к обстановке. Если всё-таки это сон, то не страшный. Всё мирно, тихо: небольшой стол у окна, белые шкафчики, хромированная мойка с посудомоечной машиной, на стене часы с кукушкой и набор кухонной утвари. Газовая плита в точности, как у бабушки, только «Минск» не написано. Снаружи под окном ящики с растениями, белые и розовые цветы. У холодильника в углу какой-то чёрный, матово отблёскивающий, квадрат в бронзовой рамке.
– Что за чёрный квадрат? – спросил Игорёк.
– Где? – не понял Гоша.
Игорёк молча кивнул.
– Где? – не понимал Гоша. – Там зеркало.
– Ну-ну.
Мало ли что у них тут. Пускай думают, что зеркало.
Появился Солженицын. И, отводя взгляд от Игорька, стал убеждать Гошу возвращаться домой. Проблемы были улажены, никаких угроз со стороны Катьки не ожидалось. Более того, она готова Гошу простить и ждёт его с нетерпением.
Гоша сник и, вопросительно поглядывая на Игорька, бормотал, что он не намерен возвращаться, что он уже договорился с Игорьком и пускай тот решает.
– Ну вот, ему это зачем? – возразил Солженицын. – Игорь, вы всерьёз намерены заниматься Гошиными делами?
Игорёк пожал плечами.
– Собственно, ничьи дела меня здесь не интересуют. Просто хочется ясности.
– Видишь, Гоша, у него своих забот полон рот. Давай вставай, дуй домой.
– Она же снова про дачу, про стриптиз…
– Всё уладим. Всё будет как надо. Ты мне веришь?
– А может Игорёк у нас остановится, если ничего не помнит?
– У кого у вас?
Гоша хотел было ответить, но осёкся. И, ссутулившись, побрёл в коридор. Проводив приятеля, Солженицын вернулся к Игорьку и деловитым, даже торжественным тоном объявил:
– Игорь Святополкович, вас ждут в Центральном Крематории!
– Спасибо за приглашение, – съязвил Игорёк.
– Там вы узнаете смысл вашего пребывания здесь.
Игрёк поднялся, подошёл к «зеркалу».
– А он есть?
– Кто?
– Смысл. Вот и зеркало у вас ничего не отражает. «Чёрный квадрат». Казимир Малевич.
– Это для вас не отражает. Я же вам говорю – в Центральном Крематории вы узнаете всё. Вас примет сам Посвящённый!
– И как туда, на такси?
– Такси туда не ходят. За вами выслали спецтранспорт. Он уже ждёт.
– Что же…
Игорьку вспомнились опущенные плечи и растерянное лицо Гоши. Как это было похоже на его собственное состояние. Здесь, конечно, тихо и мирно, но хорошо бы взять и проснуться. А не плестись в крематорий. Игорёк напрягся, силясь проснуться – тщетно.
«Наверное, так действует снотворное. Вроде наркоза», – решил он.
Да, собственно, больше нечего было решать. Нужно следовать за логикой сна. Может быть, сон этот имеет особое значение, и всё здесь неспроста. И в конце сна всё объяснится.
Они спустились к авто, большому чёрному фургону со странной эмблемой на дверце: две радужные спирали, одна вращается, раскручивая витки, друга, наоборот, стремится сжиматься в точку; а над каждой из них белой полоской дуга, напоминающая человеческую бровь. И кажется, что внутри спиралей зрачки, глядящие прямо на тебя.
Солженицын распахнул перед Игорьком дверь кабины, приглашая садиться.
– Я, к сожалению, не могу сопровождать. Не приглашён.
В кабине не было ни шофёра, ни руля. Только большое кожаное кресло и дверь, очевидно, в сам фургон.
Игорёк, уже в полуневменяемом состоянии, уселся в это кресло и, закрыв глаза, подумал: «Будь, что будет. Ещё немного и совсем одурею». Сон совершенно нереальный, таких снов не бывает. Во снах обстоятельства воспринимаешь как естественные, любая странность кажется нормальной. А здесь дуреешь от постоянных несуразностей.
Когда он открыл глаза, оказалось, что машина уже припаркована у небольшого здания, усечённой пирамиды, облицованной чёрными, словно отлитыми из базальта, плитами. Входа в пирамиду не было.
– Пожалуйте сюда, – донёсся сверху низкий и гулкий голос, когда Игорёк выбрался из автоагрегата.
«Как, интересно, я туда пожалую?»
– Вы пожалуйте, не думайте как.
«Ну, не думаю», – хмуро подумал Игорёк.
И оказался на верхней площадке, рядом с высоким лысым неопределённого возраста человеком в лиловом плаще, наброшенном поверх ярко-жёлтого хитона. Вверх от пирамиды поднималось голубоватое свечение, упираясь в непроницаемо-тёмное небо. Ни единой звезды, ни искорки света, ни даже засвеченного огнями города облака не было на этом небе. Игорёк глянул под ноги – там полыхало яростное пламя, пирамида была одной большой печью. А вокруг расстилалась Москва, словно пирамида парила высоко над городом. Такая Москва, какой Игорёк привык видеть: со сталинскими высотками, подсвеченными разноцветными огнями, с пронзающим тьму шпилем Останкинской телебашни, кратером Лужников у Воробьёвых гор, с кольцами и радиусами огней вдоль трасс и проспектов… Радиусы сходились к подножию пирамиды, которая уже исполинским утёсом возвышалась над столицей, над её центром. А внизу, там, где должны были быть Красная площадь с Кремлём, зияла огромная яма.
