Вскоре, однако, на него обратили внимание. От крепостной стены, где по дневному времени настежь были распахнуты сверкающие на солнце медные ворота, в сторону причалов двинулась большая, оживленно обсуждающая что-то компания. Митька, погрузившись в свои мысли, не сразу их заметил и не посторонился с дороги. И очень зря - будь он не столь захвачен пестрой здешней панорамой, наверняка бы увидел, как спешат убраться подальше нищие-попрошайки, как засуетились уличные торговки фруктами, как без всякой на то необходимости развернулся и двинулся в обратном направлении патруль городской стражи.
В чувство Митьку привел крепкий пинок пониже спины, бросивший его в горячую бурую пыль. Ободрав коленку, он извернулся, поднял голову - и наткнулся на издевательский взгляд черных, точно дуло пистолета, глаз.
- Не уважаем, значит?
Говоривший был высок, узок в талии и широк в плечах, вздувшиеся бицепсы его обвивали сине-зеленые татуированные змеи, извергающие из клыкастых пастей фонтан красного пламени. На глаз Митька дал бы ему лет двадцать пять. Темные вьющиеся волосы обрамляли костистое загорелое лицо. Одет незнакомец был своеобразно - ярко-алые шаровары, безрукавка с обтрепанными полами, украшенная, однако, затейливой серебристой вышивкой, на мощной шее красовалась столь же мощная цепь, по виду явно железная, зато на безымянном пальце правой руки блестел желтый перстень с огромным прозрачно-зеленым камнем, переливающимся в солнечных лучах. "Нифига себе изумруд, - машинально подумал Митька. - Или бутылочная стекляшка?"
- Ты что, падаль, молчишь? - нарочито ласковым тоном протянул человек. - Отвечать надо, когда Салир-гуа-нау спрашивает. Ну так что же?
Митька растерянно глядел себе под ноги, где не было ничего, кроме вездесущей пыли.
- Как бы гордые, да? - хохотнул стоявший слева верзила с телосложением буйвола, имевший из одежды только сиреневого цвета шаровары. Его заросшую рыжеватым волосом грудь украшала такая же, как и у первого, железная цепь, только звенья были потоньше.
- Нет, ну ты погляди, какие наглые рабы пошли, - повернулся к нему владелец изумруда. - В упор не замечают уважаемых людей, заступают дорогу, и нет чтобы извиниться, на колени, как положено, встать, сапоги мне поцеловать, он еще и разговаривать не желает! Ты чей же будешь, сопляк?
Митька угрюмо молчал. Не требовалось большого ума, чтобы понять, на кого он нарвался. Ясное дело, здешние портовые бандиты, и видать, не мелкие, если и стражники предпочли убраться с их пути. Значит, не только там, на Земле, имеются братки. Вот они, их местные коллеги.
Наверное, надо было что-то говорить, умолять, извиняться, но непонятная оторопь сковала его, слова застревали в горле, а на глаза наворачивались слезы. Может, оно и к лучшему - зареветь сейчас, авось и пожалеют. Хотя сомнительно - ему ведь не три года все-таки, по здешним понятиям, с таких уже спрос как с больших.
Чья-то сильная рука обхватила его шею, рывком вздернула на ноги. Третий бандюга, по виду - самая настоящая горилла, подтащил Митьку поближе к предводителю и развернул задом. Тот, прищурившись, вслух принялся разбирать надпись на ошейнике.
- Как бы кассар Харт-ла-Гир, из Нариу-Лейома. Левая, как бы, рука начальника уездной палаты государева сыска. Выходит, всякие там иногородние ловчие к нам понаехали, уважаемых людей ни в грош не ставят. Ни тебе в трактире культурно посидеть, ни доложиться начальнику городской стражи, - раздумчиво комментировал он. - Начальник-то у нас правильный дядя, с понятием, уж меня-то известил бы. Так нет, у него даже рабы и те хамят, возомнили, видать, о себе невесть что, будто их и не сука в канаве родила.
Митька все понимал, он никогда безбашенностью не отличался, как вот Санька Баруздин, и жить ему тоже пока не надоело, но... Взметнулись в памяти невидимым ветром темные кучки пепла, ожгло мысли синим гудящим пламенем, в ушах явственно послышалась недавняя песня магов, там, на площади. Что-то вдруг щелкнуло в нем, повернулось - и вместо того, чтобы униженно повалиться бандитам в ноги и просить о пощаде, он вдруг рванулся навстречу предводителю и, срываясь на жалкий фальцет, прокричал:
- Ты мою маму не трогай, козел! Горло нафиг порву!
Ему хватило и полсекунды, чтобы осознать собственную глупость, но слово было сказано. Воцарилась тишина, и отдаленные крики в порту лишь подчеркивали ее - сухую, ватную, похожую на свинцово-черную, готовую разразиться бешеным ливнем тучу.
- А за козла ответишь, - негромко, пришептывая по-змеиному, произнес наконец главарь. И сейчас же Митька ощутил, как невесть откуда возле его горла появилось широкое, извилистое подобно бегущей волне лезвие.
- Постой, Тайхиу, - усмехнулся Салир-гуа-нау. - Не так быстро и не так просто. Это ж не свободный горожанин, чтобы честью по чести голову резать. Это ж скотина, раб. Мы его сперва попользуем всей стаей, ты глянь, задница у парнишки что надо. Чем, спрашивается, мы хуже его господина? Ну а потом, на свежую голову, что-нибудь интересное придумаем. Да ты ножик-то, Тайхиу, не убирай далеко, мы как вернемся, для начала ему кое-чего лишнее оттяпаем. Причинное хозяйство ему уже не понадобится. Ну что, волки портовые, до дому, значит?
Митька помертвел. Ну вот, погулял, называется! А ведь стоило ему послушаться кассара... Нет, свежих впечатлений захотелось. Вот и будут ему теперь свежие впечатления... свежие и очень острые... А завершится это чем-то столь ужасным, что и муравьиная яма отдыхает. Он не сомневался в изощренной фантазии предводителя. И никуда не деться, не вырваться, его держат крепко, да и что он может против кодлы в полтора десятка здоровых, опытных и вооруженных бойцов?
Перед глазами с бешеной скоростью промелькнула каменная арена, и корчились под струями синего огня приносимые в жертву единяне, а дядька в плаще озабоченно потирал свою лысину, и вздымался до неба огромный, ослепительно-белый парус, а Санька Баруздин приветливо помахал ему бутылочкой пива, смеялся и прыгал в толпе мелкий загорелый пацаненок, возмущенно внушала что-то Глина, пристукивая классным журналом по столу, и беззвучно плакал тот малыш, которого они тормознули в парке. Все это пронеслось в уме точно возникшая на миг картинка в калейдоскопе. Он читал где-то, что так бывает перед смертью, и даже не особенно удивился.
- Господа! А вам не кажется, что вы присвоили чужую собственность?
Он вздрогнул, повернулся на звук - и увидел стоящего в пяти шагах хозяина. Харт-ла-Гир спокойно и насмешливо взирал на бандитов.
Те, впрочем, не особо и растерялись.
- Шли бы вы отсюда, почтенный, - пренебрежительно сообщил кассару предводитель. - А то ведь башку откусим и скажем, что так и было. Здесь порт, понимать надо.
