- Тише, милая попутчица, - остановил ее "тихий". - Все, пошутили - и хватит. Давайте мне сюда телефон - я должен позвонить командующему эвакуационными работами... Или - сразу в министерство медицины. Отказать в этом вы мне не можете.
Чиновник в военной форме приоткрыл рот, моргнул пару раз и покорно пододвинул телефонный аппарат.
- Да, а как ваша фамилия? - поинтересовался он, наблюдая, как пальцы "тихого" набирают номер.
- Моя? - хмыкнул тот. - А это важно?
- Э, э! - телефонный аппарат поехал обратно. - Может, вам запрещено.
Высказав это предположение, красноухий снова заморгал, ощутив, что перестарался и ляпнул глупость. Не называть свою фамилию было нарушением, но никто не запрещал бесфамильным людям звонить.
"Несчастный человек, - подумал о нем "тихий", - и в то же время счастливый. Хорошо уметь жить ни о чем не думая..."
- Алла, это министерство медицины? - прикрывая трубку рукой спросил он вслух...
28
Атаку удалось отразить относительно быстро: принесли раствор, выгрузили из носилок кирпичи - вскоре окно оказалось заделано так же прочно, как и было до того, как в него начали ломиться неторопливые убийцы. Казалось - все обошлось.
Казалось... Закусив нижнюю губу Эльвира черкнула что-то в своем блокнотике и повернулась к Рудольфу.
- Если не считать тех, кто сидит в бомбоубежище, - глуховато проговорила она. - Нас осталось восемьдесят два человека.
- Сколько? - Рудольф не поверил своим ушам.
- Восемьдесят два. Тридцать погибло наверху, затем двое часовых, спящие строители, их тоже было чуть ли не сорок... ну а потом ты сам видел.
В самом деле, он видел - он не мог считать, потому что стрелял. Впервые в жизни стрелять по живым людям, по толпе, молчаливо и жутко лезущей в щель: их было так много, что пули не успевали останавливать всех и констрикторы шаг за шагом подходили к перегородившим коридор людям, падали, но вновь и вновь пропускали других душителей вперед и те дотягивались своими руками до вооруженных и беспомощных перед кошмаром нормальных людей... Он сам был среди защитников, рисковал, как и они, но лишь теперь смог задуматься над тем, насколько велик был этот риск. Длившаяся относительно недолго стычка - ружья в конце концов сделали свое дело - изменила его сильней, чем все предыдущие часы, Рудольф мог бы не узнать себя, заглянув в зеркало. Исчезли и следы аккуратной прически, зачесанные назад волосы теперь неровным клоком сползали на лоб, верхняя пуговица рубашки отлетела, пиджак и галстук куда-то исчезли предоставив остальной одежде покрыться подозрительного вида брызгами... Кроме того, он тяжело дышал, а осунувшееся лицо припудрил слой сбитой пулями штукатурки и прочей стенной пыли. Не лучше выглядели и остальные защитники укрепления грязные, потные, выдохшиеся физически и морально.
- Каждый пятый... Только пятый... - неловко прошлепали его губы. Эльвира молча опустила голову. Ей тоже не верилось, что потери так велики, но обежав укрепление несколько раз, она смогла обнаружить только восемьдесят два человека.
(На самом деле это объяснялось несколько проще - как всегда бывает под шумок кое-кто успел передислоцироваться в место более безопасное, бомбоубежище оказалось просто забито впритык набравшимися туда людьми. Если двадцати с лишним детям поначалу там было более, чем просторно, то вскоре небольшое помещение напоминало переполненный трамвай, где сложно было даже пошевельнуться - не только упасть от усталости и недостатка воздуха).
- И это только в одном месте... - покачал он головой.
- Нет, - вклинился в разговор какой-то молодой человек, почти подросток. (Рудольф узнал в нем смельчака, пригнавшего подъемный кран). Это уже второе нападение.
- Что? - Рудольфу показалось, что он ослышался.
- До этого пришлось пристрелить еще двоих констрикторов, - пояснил тот. - Оба из наших. Они тоже неплохо "поработали". Я предлагал - давайте доложим начальнику, но бородатый запретил, сказал, сами обойдемся.
"Вот так тебе", - подколол сам себя Рудольф. Он и не ожидал, что это известие будет ему так неприятно. Неужели он ошибся, считая, что нужен?
- "Хороший" же из меня получится хроникер, - иронически заметила Эльвира.
- В следующий раз мы сразу доложим, - смутился паренек.
- Да нет уж не надо, - вырвалось у Рудольфа. - Не надо нам следующего раза... И вообще, я бы посоветовал вот что... - очередная запоздалая мысль решила прийти в голову именно сейчас. - Для страховки я советую, повторенное дважды одно и то же слово показалось ему неприятным на вкус, советую заложить кирпичом еще и двери всех кабинетов на первом этаже, в которых есть окна. Это поможет оттянуть время в случае нового прорыва, а помощь, надеюсь, ждать долго не придется...
29
- Да, очаровательное местечко, - проговорил "тихий", оглядываясь по сторонам.
В синеватой полутьме барак казался особо серым и неприглядным, даже палата психиатрического отделения показалась "тихому" в сравнении с ним обжитой и уютной. Закрывшиеся одеялами люди (почти все почему-то предпочли спрятать головы под одеяла и простыни) напоминали мертвецов; не улучшал впечатления и замерший в углу автоматчик.
- И долго мы здесь пробудем? - испуганно шепнула Альбина.
- Неважно, - он будто невзначай потрепал девушку по плечу. - Еще хорошо, что все обошлось вот так. А перемены не заставят себя долго ждать.
"Во всяком случае - будем надеяться на это", - поправил он себя не веря в то, что худшее уже миновало их. Слишком долгое время он пробыл взаперти чтобы поверить вообще в возможность перемен к лучшему и теперь едва ли не страшился их, стараясь нарочно не думать о том, что ждет их впереди.
Новая жизнь... возможна ли она, нужна ли? С горечью вспоминая последние два дня, "тихий" подумал вдруг, что, может быть, лучше было смириться с той спокойной неволей, принять ее условия игры и не зная тревог дожить там последние годы. Или всю жизнь... Ведь все неприятности человека - не что иное, не соответствие возможностей и желаний. Если же не жаль...
Он опустился на кровать и вытянулся, наслаждаясь физическим покоем, и барак, и Альбина на какое-то время перестали для него существовать. Нет, Альбина существовала - но не та, которая реально находилась рядом.
"Зачем я вообще встретил ее? Можно ли представить себе что-либо более глупое, чем вот такая поздняя минутная влюбленность. Между нами не может быть ничего общего, - снова и снова твердил он себе, вспоминая ее то скорчившейся на крыше, плачущей, задумчивой... Тысячи эмоциональных нюансов отражало ее чуть кругловатое личико. Совсем как у ребенка... Неужели мне всю жизнь суждено специально создавать себе иллюзии, чтобы затем их терять?"
Не без труда он смог отогнать эти мысли и расслабиться, разрешая сну наконец-то вступить в свои права.
