— Я ищу Тенорио! — объявила Ультима. Голос ее был силен и уверен. Она стояла прямо, с тем же благородством, какое я часто наблюдал, когда мы бродили в льяносах. Она не боялась, и потому я старался стоять как она, изгнав страх из своего сердца.
— Чего тебе, ведьма? — прорычал человек, не смевший обернуться.
— Покажи мне лицо, — потребовала Ультима. — Что, у тебя нет мужества встретиться лицом к лицу со старухой? Для чего ты сидишь спиной ко мне?
Тощая, сутулая фигура подскочила и обернулась. Я, вероятно, вздрогнул при виде его лица. Оно было худым и напряженным, борода торчала клочьями. Глаза — черные и узкие. Недобрый блеск излучали они. Тонкие губы задрожали, когда он прорычал: «Потому что ты — bruja[73]»! Пена появилась у края его губ.
Ультима засмеялась.
— Ай, Тенорио, ты так же безобразен, как твоя темная душа. То была правда: никогда еще не видел я человека Уродливее.
— Toma![74] — вскричал Тенорио. Он скрестил пальцы и сотворил крестное знамение перед лицом Ультимы. Она не отпрянула. Тенорио задержал дыхание и отпрянул сам, и трое его спутников-бродяг, уронив стулья на пол, подались назад. Они знали, что крест подействовал бы против всякой ведьмы, но он оказался бессилен перед Ультимой. Либо она не была ведьмой, либо, в их разумении, обладала силами, подвластными самому Сатане.
— Я — целительница, — тихо сказала Ультима, — я пришла, чтобы снять порчу. Это твои дочери, творящие зло, ведьмы…
— Ты лжешь, старуха! — вскричал он. Я думал, он набросится на Ультиму, но его скрюченное тело лишь задрожало от ярости. Он не смел коснуться ее.
— Тенорио! — заговорила Ультима строго. — Ты будешь глупцом, если не послушаешь меня. Мне не стоило приходить к тебе, но я пришла. Послушай же моего совета. Вели своим дочерям снять заклятие…
— Ложь! — вскричал он, словно от боли. Он повернулся остальным троим, призывая их в свидетели, но те не встали на его сторону. Они беспокойно переглянулись, а затем посмотрел на Ультиму.
— Я знаю, где и когда было наложено заклятие, продолжала Ультима. Когда Лукас зашел в салун пропустит стаканчик, да обкромсать волосы твоими зловещими ножницам! Я знаю, что твои дочери собрали отрезанные волосы, и с и помощью совершили злодейство!
Этого трое мужчин уже не вынесли. Они были в ужасе. Пряча от страха глаза, избегая взгляда Тенорио, они заторопились к выходу. Дверь с грохотом захлопнулась. Странный, темный вихрь прошел по пыльной улице и взвыл горестно, огибая угол салуна. Гроза, надвигавшаяся отовсюду, разразилась, и взметнувшаяся пыль, казалось, закрыла свет солнца. В комнате стемнело.
— Ay, bruja! — Тенорио угрожающе поднял кулак, — за то, что ты поносила моих дочерей и мое доброе имя при людях, ты умрешь! — Голос его звучал угрозой, а глаза пылали, оглядывая Ультиму.
— Я не боюсь твоих угроз, Тенорио, — сказала спокойно Ультима. — Ты хорошо знаешь, что сила перешла ко мне от el hombre volador[75]…
При упоминании этого великого целителя из Лас Пастурас Тенорио сжался, словно получил удар в лицо от невидимой силы.
— Я думала, удастся договориться с тобой, — продолжала Ультима, — Думала, ты поймешь, что вступают в игру силы, способные разбить множество судеб, но вижу, что это бесполезно. Твои дочери не снимут заклятие, и потому мне придется применить магию превыше зла, магию, что пребудет навеки…
— А как же мои трое дочерей? — вскричал Тенорио.
— Они осмелились вмешаться в судьбу, — отвечала Ультима.
— Пусть пеняют на себя… — Она взяла меня за руку, и мы вышли на улицу. Удушливая пыль была столь густой, что заслоняла небо. Я привык к пыльным бурям ранней весны, но эта, посреди лета, была неестественной. Стонал и завывал ветер, и в центре небес солнце стояло кроваво-красной точкой. Одну руку я поднес к глазам, а другой крепко держался за Ультиму, пока мы пробивались сквозь ветер.
Я думал о злодее Тенорио, и о том, как Ультима заставила его отступить, и тут услыхал стук копыт. Будь я один, я не обратил бы на них внимания, настолько был озабочен тем, чтобы отыскать путь в пыльной буре. Но Ультима была бдительнее, чем я. Внезапно ступив в сторону, она рванула меня за собой, выдернув из-под копыт черного коня и всадника, промчавшегося мимо нас. Всадник, чуть не сбивший нас с ног, тут же исчез в облаках пыли.
— Тенорио! — закричала Ультима мне в ухо. — Спешит домой предупредить дочек.
— Остерегайся его коня, — добавила она, — его обучили топ тать насмерть… — Я понял, как близок был к увечью или гибели.
Когда мы подходили к дому дедушки, в буре наметилась передышка. Небо вокруг оставалось черным, но тучи несколько рассеялись. Женщины, уже собравшиеся в доме оплакивать дядю Лукаса, воспользовались случаем, чтобы, закрыв лицо шалями, разойтись по домам, прежде чем дьявольская буря разразится снова. Было очень странно видеть женщин в черном уходящими из дома, наружу, в ревущую бурю. Словно сама смерть спешило прочь, оставляя тело.
Мы вошли в дом. Дверь за нами захлопнулась. Во мраке нас встретил дед.
— Я уже стал волноваться, — сказал он.
— Все готово? — спросила Ультима.
— Как ты велела, — ответил он и провел нас сквозь темные тихие комнаты дома. Мигающая лампа, которую он на отбрасывала наши пляшущие тени на гладкую, чистую поверхность глиняных стен. Никогда не был дом столь тихим и пустым, как сегодня. Всегда были в нем мои дяди, тети и племянники. Теперь он был словно немая гробница.
Наконец мы добрались до маленькой комнатки. Дед встал в дверях и поманил нас. Мы вошли. Земляной пол, сбрызнутый водой, стены — из гладких саманных кирпичей. Но чистый дух земли не мог заглушить сильного запаха смерти, наполнявшего комнату. Деревянная кровать несла на себе сморщенное тело умиравшего дяди Лукаса. Он был обернут в белое, и я подумал, что он уже мертв. Казалось, он не дышал. Глаза его были как две черные впадины, а тонкий пергамент желтой кожи обтянул костлявое лицо, словно сухая бумага.
Ультима подошла к нему и коснулась лба.
— Лукас, — прошептала она. Ответа не было.
— Он лежит так уже не первую неделю, — сказал дед, — безнадежен. — В глазах его стояли слезы.
— Пока есть жизнь, есть и надежда, — кивнула Ультима.
— Так, — согласился дед. Он распрямил плечи. — Я принес все, что ты просила, — он кивнул на небольшую печку и поленницу дров. На стуле, рядом с печкой, было сложено чистое белье, а на полке — вода, атоле, сахар, молоко, керосин и прочее.
— Мужчин предупредили насчет зверей, плакальщиц отослали по домам. Я буду ждать за стенкой, и если вам понадобится что-либо, я тут…
