Я не понял. Хуан было мое отчество, но им никогда не пользовались.
— Славься, Пречистая Дева, — проговорила мать, тяжело опустившись на стул. — Она исцелит Лукаса.
— Порча глубока и сильна, — задумчиво сказал дядя.
— Ультима сильнее, — говорила мать. — Видела я, как творила она чудеса. Она обучалась у величайшего целителя всех времен, летающего человека из Лас Пастурас…
— Так, — кивнул дядя. — Даже он признавал великую силу старца из Лас Пастурас.
— Но скажи мне, кто наложил злое проклятье? — спросила мать.
— То были дочки Тенорио, — ответил дядя.
— A-а, эти злобные ведьмы, — мать перекрестилась, а я повторил ее жест. Опрометчиво было упоминать имена ведьм, не отведя зла с помощью святого креста.
— Да, Лукас рассказал папе эту историю, после того, как занемог, но только теперь, когда нам пришлось прибегнуть к помощи целительницы, отец поведал эту историю нам. То было в недобрый месяц февраль; Лукас переправился через реку в поисках потерявшихся дойных коров. По дороге он повстречал Мануэлито, сынка Альфредо, ну, того, что женился на хромоножке. Ну, как бы там ни было, Мануэлито рассказал ему, что видел коров, вблизи излучины, где тополя сходятся в непроходимые заросли, — неладное место.
Мать снова перекрестилась.
— Мануэлито сказал, что попытался вернуть коров, но они уже подошли туда слишком близко, и он испугался. Он попытался предупредить Лукаса, чтобы тот держался подальше оттуда. Темнело, и в воздухе веяло чем-то недобрым, кричали в свете рогатого месяца совы…
— Ai, Dios mio! — воскликнула мать.
— Но Лукас не послушал предупреждения Мануэлито подождать до утра. Кроме папы, Мануэлито был последним, с кем говорил Лукас. Ах, этот Лукас! Такой твердолобый, такой дерзкий — он пришпорил лошадь, да и въехал прямо в заросли… — Он подождал, пока мать добавит ему еще кофе.
— Я все еще помню, что детьми мы следили за тем, как пляшут в том самом месте зловещие огоньки, — сказала мать.
— Да, — согласился дядя. — И как раз их-то Лукас и наблюдал той ночью, только он не сидел за рекой, как мы. Он спешился и подкрался к поляне, где они виднелись. Он приблизился, и увидел, что то был не обычный огонь, а пляска ведьм. Они мелькали среди деревьев, но пламя их не жгло сухих веток…
— О, Пресвятая Дева! — воскликнула мать.
Я слышал немало историй о людях, наблюдавших колдовские огоньки. Говорили, будто ведьмы служат там Черную Мессу в честь Дьявола, и тот является и пляшет вместе с ними.
Да, и ведьмы умели принимать много других обличий! Порой они оборачивались койотом или совой. Да еще тем летом, говорили, в Куэрво фермер застрелил койота. Он с сыновьями по следам крови вышел к домику старухи, что жила в деревне. И там они обнаружили ее мертвой с ружейной раной. Фермер клялся, что вырезал на пуле крест, и это доказало, что старуха — ведьма, так что его отпустили без наказания. По старым законам, за убийство ведьмы наказания не было.
— Подобравшись поближе, — продолжал дядя, — Лукас увидел, что огоньки стали принимать форму. Явились три женщины, одетые в черное. Они разложили костер посреди поляны. Одна вынула котел, а другая — старого петуха. Они отрубила ему голову и слили кровь в котел. Потом стали готовить варево, бросая в котел множество других вещей, а сами плясали и напевали заклинания. Лукас не сказал, что они такое готовили, но передавал, будто запах был самый мерзкий из всех, что он знал…
— Черная Месса, — задохнулась мать.
— Si, — кивнул дядя. — Он помолчал, разжигая сигарету и доливая кофе. — Лукас говорил, будто они плеснули серы на угли, и пламя рванулось вверх, как черт знает что. От такого зрелища кровь стынет — ужас ветра и холод ночи, место столь зловещее и далекое от помощи христианской…
— Да-да, — подгоняла мать — а что было потом? — Рассказ заворожил нас обоих.
— Ну, вы знаете Лукаса. Он и дьявола увидит, да не поверит. Он думал, будто трое ведьм — это три грязные старухи, заслужившие христианское осуждение словом и делом, — так что вышел из-за дерева да и бросил им вызов!
— Не может быть! — выдохнула мать.
— Да! — подтвердил дядя. — И, насколько я знаю Лукаса, он, вероятно, сказал что-то вроде: «Эй, вы, мерзкие ведьмы, готовьтесь выйти против души христианской!» Я поразился храбрости дяди Лукаса. Никто в здравом уме не осмелился бы противостоять силам дьявола!
— И тут-то он признал сестер Трементина, трех дочек Тенорио.
— Ay, Dios mio! — вскричала мать.
— Да, уже давно говорили, будто они ведьмы. Сильно рассердились они, что их застигли за дьявольской мессой. Он сказал, будто они завыли, словно фурии, и кинулись к нему, напав, как дикие звери, но только он сделал верную вещь. Пока стоял за деревом, он взял два прутика и быстро связал их шнурком от ботинок. Из двух палочек он сотворил крест, и теперь держал святое распятие перед тремя злодейками, вскричав: «Хесус, Мария и Хосе!» При виде креста и звуке святого слова трое сестер упали на землю в припадке муки и боли. Они катались по земле, словно раненые звери, пока он не опустил креста. Тут они вскочили и унеслись во тьму, проклиная его.
Все смолкло. Остался лишь Лукас при свете гаснувшего огня на проклятом месте. Он отыскал у реки свою лошадь, вскочил в седло и вернулся домой. Рассказал все только папе, который просил его больше никому об этом не говорить. Но через неделю Лукас занемог. Он только смог пробормотать, что ему отомстили сестры Трементина. Все остальное время уста его сомкнуты столь плотно, что он не в силах есть. Он угасает. Он гибнет…
Они долго молчали, каждый думая о зле, павшем на их брата.
— А вы ходили к Тенорио? — спросила мать.
— Папа был против этого. Он не верил в ведьмовство. Но Хуан, Пабло и я — мы отправились к Тенорио, да только не смогли предъявить ему обвинения хоть в чем-нибудь, ведь у нас не было доказательств. Он только посмеялся над нами и заявил, что вправе застрелить нас, если мы предъявим бездоказательное обвинение; а в своем салуне он держит свору приспешников. Он заявил, что у него есть свидетели на случай, если мы затеем что-либо. Так что нам пришлось уйти. Он посмеялся над нами.
— Ах, это злой человек, — содрогнулась мать.
— Зло порождает зло, — сказал дядя. — Знали, что жена его делала глиняных кукол и протыкала их иглами. Много жителей долины заболело по ее милости… даже умерло от ее порчи. Она поплатилась за свои грехи, но успела произвести на свет троих ведьм, чтоб продолжать свое дело в нашей мирной долине…
— Я готова, — прервала его Ультима.
Обернувшись, я увидел, что она стоит и смотрит на нас С собой она захватила только маленькую черную сумку. И сама она была в черном, а головной платок закрывал лицо; сверкали лишь ее ясные глаза. Она держалась с достоинством, и несмотря на малый рост, готова была вступить в битву со всем тем ужасным злом, о котором я услыхал только что.
