Пробка простиралась, куда хватало взгляда. На много километров вперед и назад.
Совсем рядом, за бело-красным барьером, была дыра в подземное царство.
— Саня! — крикнула Улия.
Он обернулся:
— Думала, я не догадаюсь? Зачем ты?..
И побежал за свой спутницей — сквозь ряды неподвижных металлических туш, за барьер, к лестнице, ведущей вниз…
— Саня!
Еще можно было его остановить. Потому что — Улия знала, — если он уйдет сейчас с ней, с этой женщиной, через царство подземного ветра, случится чудовищное — все фонари навсегда погаснут, потоки движения навсегда замрут, опустеют и оборвутся провода, растрескается асфальт, лопнут стекла…
Возможно, она преувеличивала. Но в тот момент ей казалось именно так.
Еще можно было его остановить.
Даже на каменной лестнице, ведущей вниз, было еще не поздно. Подземный ветер дышал смрадом и поднимал волосы, но время еще оставалось, Санина кепка мелькала впереди, Улия знала, что сумеет, сумеет его остановить…
А потом ее подхватила людва.
Людва в час пик.
Улия скоро потеряла из вида Саню; ее пронесло мимо турникета, подземный ветер был повсюду и забивал дыхание, и Улия поняла, что это конец.
— Саня!
Черные ступеньки сами несли ее вниз. Она пыталась идти против течения, но людва держала, как застывающий бетон. Людва что-то недовольно выкрикивала; слышался голос с полукруглого белого потолка, голос говорил о том, что «метро — вид транспорта, связанный с повышенным риском для жизни, и потому требует четкого соблюдения правил»…
Лестница утащила ее глубоко под землю, под асфальт и траву, под слои песка и глины, под гнилые развалины и слежавшийся пепел, под древние кости людей и лошадей, под Город, в преисподнюю.
Поток людвы, безликий и безжалостный, вынес ее на узкую платформу между двумя провалами. Санина кепка в последний раз мелькнула впереди — и пропала за массивной колонной.
Из черноты тоннелей рванулись навстречу друг другу два воздушных потока, гонимые, как поршнями, мордами синих подземных поездов. С двух сторон надвинулись горящие глаза — два белых внизу и два красных, как угли, вверху. Встречные ветры сплелись посреди платформы; из мгновенного смерча навстречу Улии шагнул Подземный Ветер — именно такой, каким он должен быть.
Уже окутанная им и брошенная на холодный пол, она повернула голову и успела увидеть, как из окна отъезжающего поезда на нее смотрит, в последний момент обернувшись, Саня.
Эпилог
Имя его было, как осенний лист, перезимовавший под снегом — тень имени, воспоминание, может быть, легкая тень сожаления, приподнятая бровь: да, был такой певец… Правда, великое будущее, которое ему прочили, так и не состоялось. Уже спустя год о нем мало кто помнил — были другие, и много, и ярких, и пестрых, и бойких, и полных жизни, афиши наслаивались одна на другую, как годовые кольца большого дерева. Лицо его, спрятанное под слоями бумаги и клея, стало одним из многих, лицом в толпе, никто не знал его имени, никто не оборачивался вслед.
Одинокий и бездетный, с годами он приобрел маленькую странность: по ночам, за считанные минуты до закрытия метро, он садился в последний поезд и выходил всегда на одной и той же станции. Уборщицы узнавали его, иногда посмеивались, а иногда на всякий случай сторонились.
Он будто искал кого-то. Но никогда не находил.
А за его спиной уборщицы на разных станциях метро — особенно те, кому часто приходилось работать ночью, перед самым закрытием — передавали друг другу подземную легенду.
Клялись, что действительно видели. И дежурные, и милиционеры, хоть и держали язык за зубами — видели ее. И некоторые машинисты тоже.
Девушка лет двадцати, тонкая, высокая, с рюкзачком за плечами, одетая всегда — и летом, и зимой — в потертые джинсы и курточку-ветровку. Никто никогда не замечал, как именно она возникала. Может быть, и в самом деле из тоннеля. Иначе откуда на перроне, уже запретном для пассажиров и секунду назад пустом, вдруг взяться девушке?
Ее окликали — она не слышала. Трогала, будто слепая, мрамор колонн или облицовку стен, оглядывалась недоуменно, а потом будто вспоминала, что хочет уйти — и шагала сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее в конец подземного зала, к выходу, туда, где дорабатывал последние минуты несущий вверх, под небо, эскалатор. □
Сергей Лукьяненко
ПОГРАНИЧНОЕ ВРЕМЯ
Иллюстрация Игоря ТАРАМКОВА
Данный текст безразличен делу Света.
Ночной Дозор.
Данный текст безразличен делу Тьмы.
Дневной Дозор.
Настоящие дворы исчезли в Москве где-то между Высоцким и Окуджавой.
Странное дело. Даже после революции, когда в целях борьбы с кухонным рабством в домах ликвидировались кухни, на дворы никто не покушался. У каждой гордой «сталинки», развернувшейся потемкинским фасадом на ближайший проспект, обязательно был двор — большой, зеленый, со столиками и скамейками, с дворником, скребущим асфальт по утрам. Но пришла пора панельных пятиэтажек — и дворы съежились, полысели, когда-то степенные дворники сменили пол и превратились в дворничих, считавших своим долгом отодрать за ухо расшалившихся мальчишек и укоризненно выговорить вернувшимся пьяненькими жильцам. Но все-таки дворы еще жили.
А потом, будто откликаясь на акселерацию, дома потянулись вверх. От девяти этажей до шестнадцати, а то и до двадцати четырех. И будто каждому дому отводился в пользование объем, а не площадь — дворы усохли до самых подъездов, подъезды открыли двери прямо на проезжие улицы, дворники и дворничихи исчезли, сменившись работниками коммунального хозяйства.
Нет, позже дворы вернулись. Но, будто обидевшись на былое небрежение, далеко не ко всем домам. Новые дворы были опоясаны высокой оградой, на проходных сидели подтянутые молодые люди, под английским газоном прятались подземные паркинги. Дети на этих дворах играли под присмотром гувернанток, пьяных жильцов извлекали из «мерседесов» и «БМВ» ко всему привычные телохранители, а мусор с английских газонов новые дворники подчищали маленькими немецкими машинками.
Этот двор был из новых.
Многоэтажные башни на берегу Москвы-реки знали по всей России. Они стали новым символом столицы — вместо потускневшего Кремля и превратившегося в рядовой магазин ЦУМа. Гранитная набережная с собственной пристанью, отделанные венецианской штукатуркой подъезды, кафе и рестораны, салоны красоты и супермаркеты, ну и, конечно же, квартиры по две-три сотни метров. Наверное, новой
