Мне опять захотелось зажмуриться. Да так, чтобы когда глаза открыть, ничего этого здесь не было. А еще лучше, чтобы здесь не было меня. Домой хочу. К маме.
Моя мама чудесно готовит холодец… и тефтели с черносливом…
— Гарсилас — кечуа, — настаивал проводник. — Горос, Витос — московита. Аймара, аймара… — Гарсилас несколько раз показал рукой на старика.
— Аймара, — покорно согласился я, лишь бы он отвязался. — Деда зовут Аймара. Я счастлив. Можешь от моего имени послать его в задницу.
Гарсилас заулыбался и хлопнул меня по плечу. Потом он вновь обратился к старику, отчаянной жестикуляцией пытаясь что-то объяснить.
Аймара что-то тихо сказал, но проводник не унимался. Тогда один из бандитов ткнул концом палки ему в лицо. Гарсилас тут же умолк, упал на колени и сплюнул темно-красным на землю. Стало тихо.
Аймара, поигрывая гвоздем и ступенькой, подошел ко мне.
Если кто помнит актера Бронсона — копия! Только лет на сто старше. Вот он что-то сказал. Голос приятный, без гнева или злости. Его пожилое, изрезанное морщинами лицо безмятежно. И только черные, мрачные глаза пугали… была в них какая-то первобытная борзость. Легко могу представить, как человек с такими глазами между делом, походя, отрежет голову ближнему и тут же, рядом с трупом, спокойно продолжит прерванное занятие: будет готовить плов или стричь бороду.
— Я не понимаю, — сказал я сердито. — Но бить людей за гвоздь в стене — варварство!
Старик полуобернулся, о чем-то спросил Гарсиласа. Тот односложно ответил.
Аймара, потеряв ко мне интерес, подошел к Виталию.
Несмотря на очевидный ужас, ситуация мне показалась комичной: Аймаре было что-то от меня нужно. Но для этого Гарсилас должен был передать его слова Виталию, а Виталий перевел бы мне. Без обоих переводчиков диалог невозможен.
Вот только не скоро Виталий заговорит.
А Гарсиласу только что разбили губы.
— Витос? — обратился старик к Виталию.
Командир осторожно кивнул, показывая окровавленную ладонь.
Приняв какое-то решение, старик передал одному из бандитов ступеньку с гвоздем и жестами предложил Виталию показать лицо. Командир пожал плечами и убрал руки. Аймара внимательно осмотрел челюсть, старательно вытер ладони о свою дерюгу и неожиданным скользким движением обхватил командиру затылок левой рукой, а правой вцепился ему в подбородок. Виталий завыл и забился от боли.
Все произошло само собой.
Я рванулся на выручку командиру. Я думал оттолкнуть старика. Хотел, чтобы он оставил Виталия в покое.
С таким же успехом я мог наброситься на трамвай. Или автобус. Я будто налетел на угол дома. Аймара не шевельнулся. Не повернул головы, не крикнул. Он не сделал ничего! А я ударился об него, отлетел назад и растянулся в пыли. Сел и глянул на бандитов.
Они стояли неподалеку и смотрели на меня. Никто не смеялся, а старик стоял на прежнем месте, рядом с Виталием.
"Даже головы не повернул, — расстроился я. — Сволочь!"
И тут я понял, что "дергаться" не стоило. Убьют. И никто не спасет — не поможет. И наказывать за это никого не будут.
— Отставить, Егор, — неожиданно внятно произнес командир, ощупывая лицо. — Вроде, починил, гад. Ну и дед! Спрошу у Гарсиласа, как это он делает.
Они в полголоса загалдели. Через минуту к их беседе подключился Аймара.
А меня начало трясти. Было очень страшно.
Оказывается, я никогда раньше не задумывался о том, как может быть страшно цивилизованному человеку вдали от милиции. Одно неосторожное слово, жест… и забьют палками до смерти. Моя жизнь зависела от прихоти дикарей. Которые спят в хижинах из уложенного камня. И не могут додуматься до вентиляционного отверстия в крыше — очаги здесь топят "по-черному": дверные проемы издалека угадывались по кайме сажи…
Я увидел, что все трое смотрят на меня. И молчат.
— Чего уставились? — я почти закричал. Я был на грани истерики. — До ветру мне надо. Отлить! Писать хочу!
Они с минуту шушукались, а потом Виталий сказал:
— Валяй. Только недалеко. К вещам не подходи, а на конвой не обращай внимания.
О вещах я бы и не вспомнил, а про "конвой" понял, только когда двое бандитов пошли за мной.
— Ну и хрен с вами, — сказал я, развязывая узелок на брюках. — Глядите, как мы это делаем у себя, в России.
Но такие подробности их не интересовали — отвернулись в негромком разговоре.
Справившись со своими делами, я возвращаться не стал. Вылез на ближайший валун и стал "смотреть горы".
Приятное занятие, я вам скажу. Казалось бы — камень, но столько форм, причуд, изгибов… теней неясных переливов, души взлохмаченной этюд.
Забавно, как мы с Катькой познакомились. На свадьбе… разумеется, на свадьбе — мое рабочее место. Тамада, куплетист, мастер импровизаций… Так написано на моей визитке. Массовик-затейник, словом.
Я Катюшу еще на поздравлениях приметил. А потом, как ребята сто первый раз Мендельсона отыграли, шепнул ей: "нельзя быть такой красивой, девушка. Могут украсть". А она мне ответила: "скорее бы…"
Хорошо сказала. Ключик что надо!
Я тогда ей весь вечер баллады пел. Под "Everday", конечно. Все на одну тему: "скорее бы"… о тщетности борьбы… с гламуром, о точности стрельбы… Амура, превратности судьбы… авгура…
Жека душевно струны перебирал, Вадяня барабаны оглаживал. А я аккордеону едва меха шевелил. Гармошка — мой конек: правая рука не знает, что делает левая. Хорошо тогда скатили. Не Джим, Дон, Дэйв, конечно. Но и не "Варвара жарит кур", между прочим. Спелись, чего там. Не первый год…
А ведь уже тогда мой внутренний голос не молчал.
Ведь я и есть авгур. Ну, как же: рифмач — носитель тайного знания. Чем не повод для изгнания? Вот такое наказание…
Они думают, что нанизывание слов на прутик — дар Божий.
А по мне — обуза.
У всех правильные занятия и понятные желания: к чему-то стремятся, чему-то учатся, где-то работают. А я навечно прикован к праздничному столу: мне рады, потому что я — душа общества. Убери общество — и нет меня, все — пустая болтовня, эх! полцарства за коня!..
Позади зашуршало.
Я испуганно обернулся. Так и есть. Зовут. Руками машут.
Рисковать здоровьем не хотелось. Поэтому я без споров спустился с валуна и вернулся на площадку перед скалой.
У стены сидел Гарсилас и промачивал разбитые губы антисептической салфеткой. Виталий не изменил своего положения. Только разулся и старательно разминал щиколотку правой ноги.
Больше никого не было.
— А где все? — спросил я.
— Уже соскучился? — улыбнулся командир. — Присаживайся. Сторговались, вроде. Но придется немного поработать. Так просто не отпускают.
