"Мы выдюжили", - подумал он. Его сердце глухо билось, тело заливал пот. А в горле давным-давно пересохло; трясущимися пальцами он свинтил колпачок с фляжки и поднес ее ко рту, стараясь не разбрызгать ни капли. Да и выпил-то всего глоток, сладостный и прохладный. Посреди черной пустыни больше выпить никак нельзя.
Он окинул взглядом гранитный островок, скорчившееся на земле тело Хессет, неподвижное тело девочки.
- Мы выдюжили, - повторил он вслух. Обращаясь к ним. И вместе с тем ни к кому.
Выдюжили... Но ради чего?
- Она еще жива, - сказал Охотник.
Дэмьен прижал руку ко лбу, словно в попытке смягчить отчаянно пульсирующую боль.
- А вы можете спасти ее? - спросил он. - Можете хоть что-нибудь сделать?
Он слышал усталость, прозвучавшую в собственном голосе, и понимал, что нынешнюю слабость скрыть не удастся.
Настала ночь. Таррант явился поздно. И Дэмьен с Хессет пришлось вступить в изнурительную схватку с порождениями Фэа, слетевшимися сюда в поисках добычи чуть ли не со всей пустыни. Это были бесхитростные создания, примитивные по строению, неискушенные в демонических пакостях, но бесхитростность не означает безобидность, и к появлению Тарранта гранитный островок был усеян трупами клыкастых и когтистых тварей, порожденных здешней Фэа. "Поквитались за погибших людей", - мрачно подумал Дэмьен. Может, даже с лихвой. Эти твари были порождены страхом заблудившихся в пустыне, и черпали силы в их мучительней агонии. Люди умирали здесь медленно, пожираемые деревьями, так что одному-единственному страдальцу, должно быть, хватало времени на то, чтобы породить целый легион бесов.
Охотник, развернувшись на каблуках, всмотрелся в девочку. Раздетая до пояса, она лежала ничком на голом граните, такая же тихая и неподвижная, как деревья. На плечах и ниже по всей спине вздулись багровые волдыри, кое-где из них торчали наружу обрубленные корешки.
- Она еще жива, - повторил Охотник. - Эта мерзость, - тут же уточнил он. - И, вне всякого сомнения, разрастается.
- И как далеко это зашло? - вмешалась Хессет.
Таррант помедлил. Серые глаза сузились, наводя Видение на девочку.
- Ростки проникли в легкие и по меньшей мере один из них - в сердце. Остальные жизненно важные органы вроде бы не повреждены...
- Вы в состоянии убить эту напасть? - резко выпалил Дэмьен.
Бледные глаза презрительно сощурились.
- Я в состоянии убить что угодно. Но вот что касается выведения этой мерзости из тела... Останутся раны, которых мне не исцелить.
- Вроде раны в сердце.
- Именно так.
Дэмьен закрыл глаза, собираясь с мыслями. Голова отчаянно болела.
- Тогда мы сделаем это вдвоем, - в конце концов заявил он.
Священник не мог представить себе, как в своем нынешнем состоянии осуществит Творение, к тому же одна мысль о Творении, согласованном с соответствующим Действием Тарранта, была бы чудовищна при любых обстоятельствах... Но какой у него оставался выбор? Девочке не выздороветь, пока ее жизненно важными органами будут питаться смертоносные корешки.
Странное выражение промелькнуло в глазах Владетеля.
- Не думаю, чтобы это было хорошей мыслью, - мягко сказал он.
- Действительно, - согласился Дэмьен. - И удовольствия особенного не получится, это уж точно. Но я не вижу альтернативы. А вы?
Он требовал от Тарранта четкой констатации факта: лишь убив девочку здесь и сейчас, они избавятся от необходимости провести ужасную процедуру.
Но Таррант, как это ни удивительно, не клюнул на эту наживку. Лишь его губы едва заметно поджались. Да на щеке задергалась мышца. Однако он промолчал.
- Ну, так как же?
- Не думаю, чтобы это было хорошей мыслью, - повторил он.
Дэмьен пришел в ярость:
- Послушайте! Я не хочу убивать ее. И я не брошу ее здесь. А еще целый день пронести ее на руках мне просто не удастся. И это означает, что ее необходимо Исцелить, не так ли? И если вы не можете справиться с этим в одиночку, и я тоже не могу, тогда нам придется заняться этим вдвоем. Вы против?
Охотник отвернулся. И ничего не сказал.
- Речь ведь идет об Исцелении, не так ли? Или вы боитесь...
- Я убью корешки, - мрачно объявил Таррант. - И не более того. Само Исцеление останется за вами.
- Тогда в чем проблема? Между нами уже существует канал. Или вам страшно воспользоваться им? Страшно, что я смогу увидеть в вашей душе нечто настолько чудовищное...
Дэмьен запнулся. Он увидел, как напрягся Охотник, и внезапно - с той внезапностью, с какой бьет молния, - понял. А поняв, онемел.
"Ты действительно боишься, - подумал он. - Боишься, что я увижу в тебе что-нибудь, чего мне видеть нельзя. Что-нибудь, что тебе хочется оставить для меня тайной".
Но эта мысль казалась просто невероятной. Они и раньше вступали в тесный контакт: впервые, когда устанавливали канал, а потом в землях ракхов еще раз, - и тогда душа Тарранта взяла верх над душой самого Дэмьена. А потом Таррант подпитывался им более пяти месяцев кряду на борту "Золотой славы", что было самым интимным из всех возможных и мыслимых контактов. Тогда чего же он боится сейчас? Какой новый элемент появился в его темной и затронутой разложением душе, который он не хочет показать Дэмьену?
Священник посмотрел на Охотника - так подозрительно притихшего, такого одинокого, - и подумал: "Я не узнаю этого человека".
- Послушайте, - тихо проговорил он. - Делайте все, что захотите и сможете. А когда вы закончите, я возьмусь за Исцеление. И если нам повезет, если мы будем действовать достаточно стремительно и согласованно...
"Тогда Йенсени не умрет от потери крови, прежде чем я затяну ее раны", - подумал он.
- Договорились?
Охотник кивнул.
Это было кошмарное Исцеление, и испытать когда-нибудь впредь нечто подобное ему бы ни за что не захотелось. Паутина проросших корней распространилась по значительной части детского тела. Паутина продолжала расти и в те минуты, когда Таррант направил на нее всю свою мощь. Дэмьен применил Видение, чтобы следить за ходом операции, но в остальном держался на почтительном расстоянии. Он видел, как Охотник разрушает паутину, умерщвляя корешок за корешком и пленку за пленкой. Видел, как тот уничтожает саму субстанцию корней, размывая чуждую плоть и заставляя ее раствориться в жизненных соках тела девочки. А когда увидел, как ростки превращаются в жидкость, оставляя после себя раны и сгустки...
То тут же приступил к Творению сам - приступил со всей возможной поспешностью, прежде чем у тела появился шанс откликнуться на ужасные раны. Закрыл стенку сердца, сшил разрушенные альвеолы в легких, запечатал, прочистил и укрепил клетки, заставив их пойти в рост, прежде чем пугливая жизнь вырвется из хрупкого тела. Ему казалось, что никогда еще он не Исцелял столь стремительно и с такой самоотдачей.
