– Тогда они – призраки.
Хорхе произнес это с таким облегчением. Маартин тряхнул головой:
– …Не мертвые. Живые. – Он пытался подобрать слова, которые помогли бы объяснить, а пальцы его быстро шевелились. – Др… другой способ… существовать. – Он поднял голову, глядя прямо в темные глаза Хорхе. – Они живут вечно. Но… когда… когда вы забираете… жемчужины… они… умирают. Все умирает. Город. Шпили. Воздушные переходы.
– Нет. – Хорхе вскочил на ноги, направляясь к двери. – Парень, тебе это мерещится. Они не живые, это просто видения. Ну да, они кажутся настоящими, но на самом деле все, как я сказал. Призраки. Видения.
– Нет, – Маартин сжал пальцы в кулак, – …живые. Вы их убиваете.
Хорхе ушел.
Маартин слушал, как его шаги затихают вдали. Вокруг него в городе кипела жизнь. Люди скользили по узким переходам, а трое музыкантов потряхивали связками тонких серебряных палочек, и вокруг разносились переливы кристально чистой мелодии, наполнявшей воздух розовым и золотым мерцанием. Город. Маартин так сильно напряг глаза, что купол растворился перед его взором и теперь он видел только улицы, свободной формы площади, вымощенные радужными изразцами, серебристые арки дорожек над головой, изящные галереи, соединявшие взмывавшие ввысь шпили высоких зданий.
Город, полный людей.
Полный жизни.
Залежь.
На следующий день папа забрал Маартина домой, обращаясь с ним так, словно тот сделан из хрупкого стекла и может разбиться. Даже взял напрокат транспортёр, будто бы Маартин ногу сломал. Мальчик чувствовал себя так глупо, сидя рядом с отцом, пока они с гудением ехали мимо людей, работавших в садах, шедших за покупками или занятных другими делами. Все подходили посмотреть на него, стоило подъехать поближе. Маартину даже не надо было оборачиваться, чтобы ощутить чужие взгляды, словно пальцы, указывающие ему в спину. Тут он обнаружил, что может сосредоточить взгляд на марсианском городе и тогда эти взгляды чувствовать не придется. Но даже это теперь не приносило покоя. Сама атмосфера города менялась, все пронизывало то самое гневное гудение. Всё. К югу, у канала, мучительной болью, словно выбитый зуб, отзывалось пустое красное пространство, где заканчивались воздушные переходы, и канал лежал опустошенный и высохший. Когда они вернулись к себе в комнаты, Маартин сказал папе, что плохо себя чувствует, и отец дал ему одну из пилюль, которые получил от доктора Абрама. От этих таблеток мальчик засыпал и не видел города даже в своих снах. Папа обрадовался, что он принял лекарство. Теперь можно было пойти, вернуть на место транспортер и ни о чем не беспокоиться.
Город постоянно попадался Маартину на пути. Ему приходилось все время концентрироваться, чтобы видеть перед собой купол и все внутри него. Стоило забыться, стоило рассредоточить внимание – и строения города, его жители, воздушные переходы смешивались со стенами коридоров и куполом: в итоге он останавливался там, где не следовало, или натыкался на других. Или на стены. Все кругом были очень к этому внимательны, все слышали о «припадке». Они просто приводили его обратно домой, даже если он совсем туда не собирался, говорили всякие утешительные глупости – чересчур громко, подбирая чересчур простые слова. Их дети тихо уходили, стоило им его увидеть.
Но гневное гудение стихало. Как-то вечером папа взял его с собой в бар Кэнни, и Маартин услышал, как люди говорят, будто рудокопы прекратили взрывы, что никаких жемчужин они не нашли, что еще ведут какие-то пробные раскопы, но, если ничего так и не обнаружат, двинутся дальше.
Хорхе Маартин не видел с того самого момента, как тот вышел тогда из лазарета.
Папа снова отвел Маартина к доктору Абраму и попросил того провести еще одно сканирование мозга.
– Да, усилилась беспорядочная активность в височных долях. – Абрам даже голос не потрудился понизить, хотя дверь между его кабинетом и смотровой, в которой сидел Маартин, была открыта. – Причем увеличение заметное, по сравнению со сканированием, которое я проводил после первоначальной травмы. – Доктор перегнулся через клавиатуру, положил руку отцу на плечо.
– Речь, слух, восприятие визуальных образов… все исходит из этой области мозга. Представь себя грозу на старушке Земле. Молния заставляет свет мигать, вызывает статические помехи в радиоприемнике, передаче данных по старинному кабельному ТВ. Вот что происходит в мозгу у Маартина. – Теперь голос доктора звучал почти весело. Маартин подумал, что тот любит читать лекции. Он как-то подключался к некоторым из видеоуроков доктора Абрама по вопросам здоровья – получалась у него неплохо.
Вот только эта лекция доктору Абраму не удалась.
Печаль отца заставила потускнеть площадь, окружавшую офис. Один из прохожих взмахом пальцев посочувствовал Маартину, и тот быстрым жестом выразил слабую благодарность.
– Можно это как-то вылечить?
Абрам покачал головой. Что за грубый, неуклюжий жест, когда легчайшее движение его безымянного пальца могло бы выразить так много. Маартин смотрел, как у папы опускаются плечи.
– Лекарства успокаивают эту активность, но поскольку он от них засыпает… – пожал плечами Абрам. – А дозы поменьше, судя по всему, никакого эффекта не оказывают.
Ну, от их действия город чуть тускнел – но не более того.
– А что с его руками… они все время подергиваются, шевелятся, словно от судорог.
– Не знаю, в чем причина, – нахмурил лоб Абрам.
Грозы. Маартин нахмурился. Папе явно было очень не по себе, и доктор Абрам снова похлопывал его по плечу, утешая. Хорхе говорил про залежь. Когда рудокопы взорвали скальный уступ над поселком Терезы, в лавине из камней и пыли было и множество жемчужин? А он пролежал, погребенный под обвалом целые сутки. По крайней мере, так ему рассказывал папа. Так долго им пришлось его откапывать. Значит, он спал среди жемчужин, касался их? Гроза?
Двое с пурпурными цветами в руках остановились, пересекая площадь и отрицательно взмахнули пальцами в его сторону. Не так. Тот, что повыше, быстро-быстро зашевелил пальцами, выразительно взмахнул ими. Изящным движением изобразил улыбку.
«Мы тебя исправили».
«Теперь ты стал цельным. Ты был поврежден. Несовершенен». Движениями пальцев они передали в его сторону улыбку, успокоение и одобрение, и пошли дальше своим путем, едва касаясь лёгкими ступнями полированных изразцов.
«Постойте, – Маартин замахал им обеими руками. Они остановились, оглянулись. – Исправьте рудокопов! Исправьте их!» Он был так настойчив, что пальцы сплелись воедино, и оба марсианина согнули ладони, демонстрируя, что не одобряют подобного тона. Но потом расслабили пальцы, сложив их в длинную дугу понимания. Все еще несовершенен. Быстрым движением пальцев они словно пожали плечами и пошли дальше. Маартин дернулся, когда на его руки легли руки отца.
