и вся история. Он геолог, ученый. Эти типы все с придурью.
Гюнтер снова улыбнулся:
– Сожалею, что мы не можем полностью довериться вам. Но мы будем работать вместе и докопаемся до сути. Если тут что-то кроется, и мою, и вашу работу оценят по достоинству.
Он задел нужную струну. Сайм медленно кивнул:
– А если вы решите, что он вам нужен, то увезете его в Германию? Сделаете запрос об экстрадиции?
– Возможно. А пока я лишь хочу, чтобы мы оба съездили туда в выходные, осмотрели его квартиру, поговорили с ним. – Затем Гюнтер вежливо добавил: – Если это удобно.
– Все уже улажено. Мы направили в больницу письмо, где говорится, что мы хотим поговорить с Манкастером по поводу полицейского расследования о нападении. Воскресенье – день посещений. Главврач Уилсон позвонил нам, желая выяснить, в чем дело, и стал настаивать на своем присутствии при разговоре. Переживает о своих подопечных, – презрительно бросил Сайм. – Говорит, что Манкастер – доктор наук, человек с определенным статусом, как он выразился. Мне-то известно, как следует поступать с психами – в точности как вы делаете в Германии. Я процитировал Уилсону закон о защите королевства. И он заткнулся.
– Хорошо.
– Впрочем, за ним нужно присматривать – его кузен занимает высокую должность на госслужбе, близок к заместителю министра здравоохранения. Если мы слишком его прижмем, могут возникнуть сложности.
– Да. – Гюнтер улыбнулся. – Понимаю. Замшевые рукавицы. Когда мы встретимся с Манкастером, скажите, что я ваш сержант. Я буду молчать. Я прожил в Англии пять лет, но немецкий акцент все-таки может выдать меня.
– Он едва уловим.
– Спасибо. Я учился здесь в университете, а после мирного договора состоял несколько лет советником при особой службе. Я знаком с нынешним комиссаром. – Гюнтер сделал паузу. – Он одобряет эту операцию.
Сайм, впечатлившись, тихо кивнул, его руки, лежавшие на коленях, слегка вздрогнули. Он закурил еще одну сигарету.
– О чем я должен его расспросить?
– Я составил перечень вопросов, давайте пробежимся по нему. Кстати, вы можете достать машину?
– Воспользуемся моей. А потом заедем туда, где живет Манкастер. Это квартира. Ключи должны храниться в больнице. Тамошние ребята вызовут для нас слесаря. Я с ними уже связался.
Гюнтер одобрительно кивнул:
– Спасибо. Вы очень распорядительны.
– Ага. Мы, англичане, тоже кое на что годимся, скажу я вам.
Остаток вечера они провели, обсуждая планы и вопросы, которые Гюнтер хотел задать Манкастеру. Немец несколько раз подчеркнул, как высоко ценит гестапо помощь Сайма. Закончили они около десяти.
– Пора домой.
Сайм встал и расправил длинные руки.
– Вас ждет жена?
Сайм замотал головой:
– Нет. Я живу в старом родительском доме. Унаследовал после смерти матери в прошлом году.
– Где это?
Сайм замялся, но потом сказал:
– Уоппинг. – Потом добавил с гордостью: – Мой отец сам купил его.
Гюнтер кивнул:
– Кем он был?
Сайм помолчал.
– Докером. Его раздавило. Ящик сорвался с крана и упал на него.
– Соболезную.
– Такое случается в порту. Ну, я-то избавлен от подобной участи.
В речи Сайма снова проявился выговор кокни. Он с вызовом посмотрел немцу в глаза.
– Мой отец был полицейским, – сказал Гюнтер. – Его тоже нет в живых, к сожалению.
Когда они подходили к двери, Сайм сказал:
– На прошлой неделе мы решили, что напали на след Черчилля, – он якобы гостил у дальнего родственника из семейства Мальборо в его йоркширском доме, это большой особняк. Но если он там и был, то ко времени нашего приезда успел скрыться. Все время переезжает с места на место.
– Ему, должно быть, под восемьдесят.
– Угу. Старый ублюдок едва ли протянет долго. А в прошлом году нам удалось выследить и подстрелить его сообщника Эрни Бевина.
Уже стоя на пороге, Сайм повернулся к Гюнтеру.
– Куча евреев мешается у нас под ногами, – сказал он. – Теперь они хотя бы знают свое место. А то привыкли повсюду совать нос.
– Да. Они – чуждый элемент.
На лице Сайма проступило выражение лукавого любопытства.
– Народ тут часто спрашивает: что вы с ними сделали? Их же были миллионы по всей Европе, правда? Копошились повсюду, как муравьи. Знаю, вы скажете, что всех переселили на восток, но до особой доходят слухи. О больших газовых камерах.
Гюнтер улыбнулся и покачал головой:
– Насколько мне известно, инспектор, все евреи живут в лагерях на территории Польши и России. Их зорко стерегут, содержат и заставляют много трудиться.
Сайм усмехнулся и подмигнул.
Когда он ушел, Гюнтер тяжело вздохнул. Сайм ему не понравился. Но инспектор оказался весьма деятельным и отлично все подготовил. Гюнтеру вспомнились его слова про евреев. Как и все в его отделе гестапо, он прекрасно знал, что произошло с депортированными на восток евреями: все умерли, отравленные газом и сожженные в огромных концентрационных лагерях в России и Польше. Некоторые лагеря, поменьше размером, уже закрылись, но другие действовали – туда отправляли евреев, отщепенцев, от которых до сих пор не избавились, а также русских военнопленных. Кое-кто из лагерного начальства вернулся на штабную работу в центральном управлении гестапо – то были проверенные, распорядительные люди, хотя многие стали пить. Но был ли иной выбор у Германии, с учетом незатихающей войны с Россией? Страна не могла отягощать себя миллионами враждебных, опасных евреев, размещенных в гетто на востоке. Однако по особому распоряжению самого Гиммлера поднимать эту тему вне кабинетов гестапо запрещалось.
Гюнтер снова поразмыслил над тем, почему он так враждебно отнесся к Сайму. Он достаточно хорошо знал себя и задался вопросом, не связана ли его антипатия со словами Гесслера, произнесенными в конце их разговора: «Если английский полицейский пронюхает что-либо о секретах, известных Манкастеру, от него следует избавиться. На месте и без промедления. С Министерством внутренних дел вопрос уладим позже». Эта фраза крутилась у него в голове всю ночь. Он был глубоко потрясен. Полицейские не должны убивать друг друга.
На следующее утро, в воскресенье, Дэвид вышел из дома незадолго до девяти. Предстояло добраться на метро до Уотфорда, встретиться там с Джеффом и Наталией, после чего поехать в Бирмингем. Он встал, когда Сара еще спала, надел неброский костюм, спустился, съел немного хлопьев и пару тостов. День обещал быть долгим. Ему вспомнилось, что Сара снова поедет в центр, на очередное собрание. Хоть бы с ней все было хорошо.
До поезда еще оставалось сколько-то времени, поэтому он спустился в сад и закурил сигарету. Было холодно, на траве – налет инея, небо молочно-белое. Глаза у Дэвида были воспаленными и сухими. Большую часть ночи он пролежал
