Дверь в тренировочный зал открывается. Шона, Зик и Четыре входят в тот самый миг, когда Юрайя стреляет в очередную мишень. Пластмассовая пулька отскакивает от середины мишени и катится по полу.
– Мне показалось, я что-то слышал, – говорит Четыре.
– Похоже, это мой придурок-братец, – отвечает Зик. – Вам нельзя здесь находиться после занятий. Осторожнее, не то Четыре расскажет Эрику, и он вас освежует заживо.
При виде брата Юрайя морщит нос и убирает пневматический пистолет. Марлин пересекает комнату, грызя маффин, и Четыре отходит от двери, чтобы выпустить нас.
– Ты ведь не расскажешь Эрику? – Линн с подозрением глядит на Четыре.
– Не расскажу.
Когда я прохожу мимо него, он подталкивает меня в спину, положив ладонь между лопатками. Я вздрагиваю. Надеюсь, он не заметил.
Остальные идут по коридору, Зик и Юрайя толкают-с я, Марлин делится маффином с Шоной, Линн марширует впереди. Я делаю шаг за ними.
– Погоди, – окликает Четыре.
Я оборачиваюсь, гадая, какой вариант Четыре мне предстанет – тот, который бранит меня, или тот, который лазает со мной по чертовым колесам. Он чуть улыбается, но улыбка не достигает его глаз, которые остаются напряженными и тревожными.
– Твое место здесь, ты это знаешь? – спрашивает он. – Твое место рядом с нами. Скоро все закончится, так что потерпи немного, хорошо?
Он чешет за ухом и отводит глаза, как будто смущен своими словами.
Я смотрю на него. Мое сердце стучит повсюду, даже в пальцах ног. Мне хочется сделать что-то дерзкое, но с тем же успехом я могу просто уйти. Я не знаю, что умнее или лучше. И не уверена, что мне не плевать.
Я беру его за руку. Наши пальцы сплетаются. У меня перехватывает дыхание.
Я смотрю на него, а он смотрит на меня. Долгое мгновение мы не двигаемся. Затем я отнимаю руку и бегу за Юрайей, Линн и Марлин. Возможно, теперь он считает меня глупой или странной. А может, дело того стоило.
Я возвращаюсь в спальню раньше всех и, когда остальные начинают подтягиваться, ложусь в кровать и притворяюсь спящей. Мне никто не нужен, раз они собираются так реагировать на мои успехи. Если я пройду инициацию, то стану лихачкой и мне больше не придется их видеть.
Они не нужны мне… но смогу ли я без них обойтись? Каждая татуировка, которую мы делали вместе, – знак их дружбы, и почти каждый случай, когда я смеялась в этом мрачном подземелье, – их заслуга. Я не хочу терять их. Но меня гложет чувство, будто я их уже потеряла.
Через полчаса лихорадочных размышлений, не меньше, я переворачиваюсь на спину и открываю глаза. В спальне темно – все легли спать. «Наверное, устали на меня обижаться», – с кривой улыбкой думаю я. Как будто мало того, что я выходец из самой ненавистной фракции, теперь я еще и показала свое превосходство.
Я вылезаю из кровати, чтобы попить воды. Я не испытываю жажду, просто хочется чем-то заняться. Босые пятки липнут к полу, рукой я веду по стене, чтобы идти ровно. Над питьевым фонтанчиком светится голубоватая лампа.
Я перекидываю волосы через плечо и наклоняюсь. Едва коснувшись воды губами, я слышу голоса в конце коридора. Я крадусь к ним под покровом темноты.
– Пока что никаких следов.
Голос Эрика. Следов чего?
– Так и должно быть. – Женский голос, холодный и знакомый, но знакомый словно во сне, не наяву. – Боевая подготовка ничего не показывает. Симуляции, однако, выявляют мятежных дивергентов, если таковые имеются, и потому необходимо просмотреть записи несколько раз для верности.
При слове «дивергент» у меня кровь стынет в жилах. Я наклоняюсь вперед, прижимаясь бедрами к камню, чтобы увидеть, кому принадлежит знакомый голос.
– Не забывай, почему я заставила Макса назначить тебя, – продолжает голос. – Твоя главная задача – выискивать их. Всегда.
– Не забуду.
Я подаюсь вперед на несколько дюймов, надеясь, что меня по-прежнему не видно. Кому бы ни принадлежал этот голос, она дергает за ниточки, она поставила Эрика во главе Лихости, она желает мне смерти. Я вытягиваю шею, напрягаюсь, чтобы увидеть собеседников, прежде чем они скроются за углом.
И в этот миг кто-то хватает меня сзади.
Я начинаю кричать, но мой рот зажимает ладонь. Она пахнет мылом и достаточно большая, чтобы закрыть нижнюю половину моего лица. Я дергаюсь, но руки, которые меня держат, слишком сильные, и я впиваюсь зубами в палец.
– Ой! – Грубый голос.
– Заткнись и держи ее рот закрытым.
Этот голос выше и звонче среднего мужского голоса. Питер.
Полоса темной ткани закрывает глаза, и еще одна пара рук завязывает ее на затылке. Я задыхаюсь. По меньшей мере две руки тянут меня за плечи вперед, одна лежит на спине, подталкивая в том же направлении, и одна зажимает рот, не давая кричать. Три человека. Грудь печет. Мне не справиться с тремя противниками одновременно.
– Интересно, на что это похоже, когда Сухарь умоляет о пощаде, – хихикает Питер. – Поторопись.
Я пытаюсь сосредоточиться на ладони на рту. В ней должно быть что-то характерное, что поможет узнать ее владельца. Я вполне могу узнать ее владельца. Я должна немедленно сделать хоть что-нибудь, иначе запаникую.
Ладонь потная и мягкая. Я стискиваю зубы и дышу носом. Запах мыла кажется знакомым. Лемонграсс и шалфей. Тот же запах окружает кровать Ала. У меня сводит живот.
Я слышу рев воды, разбивающейся о камни. Мы рядом с пропастью – должно быть, над ней, судя по шуму. Я сжимаю губы, чтобы не закричать. Если мы над пропастью, я знаю, что со мной хотят сделать.
– Поднимай ее, ну же.
Я дергаюсь, и грубая кожа трется о мою, но я знаю, что это бесполезно. Еще я кричу, зная, что никто меня здесь не услышит.
Я доживу до завтра. Доживу.
Руки подталкивают меня вперед и вверх и впечатывают спиной во что-то твердое и холодное. Судя по ширине и изгибу, это металлические перила. Это те самые перила, что огораживают пропасть. Я дышу с присвистом, и затылка касаются брызги. Чужие руки нагибают меня над перилами. Ноги отрываются от земли, и только нападающие не дают мне упасть в воду.
Тяжелая ладонь шарит по моей груди.
– Уверена, что тебе шестнадцать, Сухарь? А на вид не больше двенадцати.
Его дружки смеются.
По горлу поднимается желчь, и я сглатываю горечь.
– Погодите, кажется, нащупал!
Его пальцы сжимаются. Я прикусываю язык, чтобы не закричать. Снова смех.
Ал убирает руку с моего рта.
– Прекрати! – рявкает он. Я узнаю его низкий характерный голос.
Когда Ал отпускает меня, я снова дергаюсь и соскальзываю на землю. На этот раз я со всей силы кусаю первую подвернувшуюся руку. Я слышу крик и крепче сжимаю зубы, чувствуя вкус крови. Кто-то с силой бьет меня по лицу. В голове пульсирует белый жар. Он превратился бы в боль, если бы адреналин не растекался по мне кислотой.
