— Виновны.
— Нет! - с болью выкрикнула Кларк поверх потрясенного и довольного шепота. Она вскочила. - Вы не можете так поступить! Это не их вина... - ее лицо исказилось от ярости, когда она указала на вице-канцлера. - Вы... Вы заставили их! Грязный, лживый ублюдок! - она сделала шаг вперед, но охрана тут же окружила ее.
Вице-Канцлер Родос глубоко вздохнул.
— Я боюсь, что экспериментируете вы на детях намного лучше, чем лжете, мисс Гриффин. - он повернулся к отцу Уэллса. - Из журнала безопасности мы знаем, что она регулярно посещала лабораторию. Она была осведомлена о том, что там совершали ее родители. Возможно, она даже помогала им.
Уэллс выдохнул так резко, что даже почувствовал, как желудок со скрипом скользнул по ребрам. Он ждал, когда же отец даст Родосу команду освободить Кларк, но к ужасу парня, тот с серьезным видом смотрел на девушку. После долгой паузы, его челюсть напряглась, и он повернулся к другим членам Совета.
— Таким образом, я ставлю вопрос об испытании Кларк Гриффин на принадлежность к государственной измене.
Нет. Слова его отца опустились на его кожу, как паралитик, останавливающий его сердце.
Уэллс видел, как открываются и закрываются рты Советников, но ему не удалось разобрать, о чем они говорят.
Каждый атом его тела был сосредоточен на мольбе уже забытому богу, который мог услышать его просьбы. "Пощади ее.", - умолял он. - "Я сделаю все, что захочешь."
Это была правда. Он готов был пожертвовать своей жизнью, лишь бы спасти ее.
"Забери меня вместо нее."
Вице-Канцлер наклонился и принялся что-то шептать отцу Уэллса.
"Плевать, если мне будет больно."
Канцлер стал еще серьезнее, чем обычно.
"Толкните меня в открытый космос, чтобы мое тело взорвалось."
Человек рядом с Уэллсом вздрогнул о каких-то слов Канцлера.
"Просто пощади ее."
У него появилось неприятное ощущение от звуков официального заявления, пока возгласы слышались из зала. Два охранника схватили Кларк и потащили ее прочь.
Девушка, ради защиты которой Уэллс был готов на все, была приговорена к смертной казни. И она имела полное право умереть, ненавидя его.
Все это было по его вине.
— Мне очень жаль, - прошептал он, как будто это могло как-то сделать ситуацию лучше.
— Я знаю, - сказала она, ее голос был мягким.
Уэллс замер и на мгновение он был слишком напуган, чтобы посмотреть на нее, боясь увидеть горе, вырывающееся из раны, которое, он знал, никогда не заживет. Но когда он, наконец, повернулся, увидел, что ее глаза блестели от слез в то время, как она улыбалась.
— Здесь я чувствую себя ближе к ним. - Сказала Кларк, взглянув на деревья. - Они потратили всю свою жизнь на то, чтобы выяснить, как нам вернуться домой.
Уэллс не знал, что и сказать, не нарушая этого чарующего мгновения, вместо этого он наклонился и поцеловал ее, затаив дыхание, пока не увидел, что ее ресницы, обрамленные слезами, затрепетали.
Сначала поцелуй был нежным, его губы легко касались ее рта, но потом он почувствовал, что она целует его в ответ, зажигая каждую клеточку его тела. Привычность ее прикосновений, вкус ее губ что-то пробудил в нем, и он притянул ее ближе.
Кларк опустилась на Уэллса, ее губы цеплялись за его, ее кожа таяла под его, ее дыхание перемешалось с его. Мир вокруг них исчез, Земля стала не более чем водоворотом жгучих ароматов и влажного воздуха, который заставлял его прижаться к ней ближе. Мягкая земля убаюкивала их, когда они соскользнули с корня. Ему нужно было столько всего сказать ей, но все слова потерялись, когда его губы путешествовали по ее коже, двигаясь от губ к шее.
В тот момент никого больше не было. На Земле были только он и она. Точно так же, как он себе всегда представлял.
Музыка играла на Фениксе дважды в этом году.
Это была самая волшебная ночь в жизни Глэсс.
Все население Феникса стекалось на смотровую площадку в элегантных нарядах и возбужденно гудело. Люди вокруг нее смеялись и разговаривали, стояли у огромного окна, попивая игристое корневое вино.
Сама Глэсс стояла рядом с Хаксли и Корой, которые что-то оживленно обсуждали. И хотя она видела, как рты ее друзей открываются и закрываются в разговоре, их слова так и не достигали ее ушей. Каждая клеточка ее тела была сосредоточена на рассаживающихся музыкантов. Они устроились на противоположной стороне, на смотровой площадке.
Пока музыканты играли, Глэсс переминалась с ноги на ногу, чувствуя нарастающее беспокойство, когда она думала о Люке.
Без него музыка, которая всегда затягивала ее, словно по волшебству, казалось до странного пустой. Мелодии, которые открывали все тайны ее души, были так же красивы, как и всегда, но в груди сделалось больно от того, что единственный человек, с которым она хотела поделиться, был не здесь.
Глэсс огляделась и быстро нашла свою мать, одетую в длинное серое платья и семейные перчатки из лайковой кожи, одни из немногих пар, которые остались на корабле, запятнанные с возрастом, но все еще бесконечно прекрасны. Она разговаривала с кем-то в форме канцлера, но это был не канцлер. Глэсс поняла, что это был вице-канцлер Родос. Хотя она его видела всего несколько раз, она узнала его острый нос и насмешливую улыбку.
Глэсс знала, что нужно было подойти и представиться, улыбнуться Вице-Канцлеру, и поднять бокал за его тост. Она должна была поблагодарить его за свою свободу, быть вне себя от радости, когда хорошо одетые люди с Феникса посмотрят на нее и начнут перешептываться. Во всяком случае, этого желала ее мать. Если Глэсс сделает это, мать начнет ее наконец-то ценить. Но когда Глэсс посмотрела в эти ненавистные темные глаза, она понял, что не желает делать это.
— Вот, возьми, мне нужно прогуляться, - сказала Глэсс, отдавая Коре еще полный бокал вина. Та удивленно подняла брови, но спорить не стала. Каждому был выделен только один бокал сегодня вечером. Еще раз, мельком глянув на мать, и убедившись, что та не смотрит, Глэсс проталкивалась сквозь толпу в коридор. Она не встретила никого в коридоре.
Придя в квартиру, она сняла платье и надела какие-то невзрачные брюки, спрятав волосы под шапку.
На Уолдене не было смотровой площадки, но там был целый ряд коридоров с маленькими окнами на правом борту, где все ждали комету. Уолденайтцы начали собираться там, чтобы занять лучшие места. К тому времени, как Глэсс пришла, уже половина коридора была заполнена людьми, которые возбужденно разговаривали и толпились вокруг окон. Некоторые дети уже прижимали свои лица к кварцевым окнам или залезали на плечи родителей.
